Святославичи
Шрифт:
Ода ушла, не сказав ни слова, оставив Олега наедине с Давыдом. О чем они там говорили, она пока не знала. Ее несказанно удручало то, что теперь Давыд знает об ее тайной связи с Олегом. Ода считала, что Давыд способен на любую низость, и пыталась просчитать его возможные дальнейшие шаги. Давыд долго исподтишка следил за ней. И вот наконец-то он получил оружие против своей мачехи! Как он воспользуется им?
– …За что же епископ новгородский был убит своими холопами?
– после продожительного молчания обратился Святослав к воеводе.
–
– Преподобный Стефан хотел просить Изяслава оставить Мстислава на новгородском столе, ибо тот полюбился боярам новгородским, - ответил Коснячко.
– А за что холопы порешили Стефана, про то, княже, не ведаю. Поговаривали, крут был нравом новгородский епископ, спуску холопам своим не давал. Вот те и поднялись на него, когда по всему Киеву буза началась. Но то лишь слухи.
– А Изяслав много ли злата с собой прихватил?
– вновь спросил Святослав.
– Много, княже. И злата, и каменьев самоцветных, и мехов дорогих… - Коснячко сделал паузу, блаженно потянувшись.
– Молвил Изяслав: со златом где угодно войско добыть можно.
– Вот дурень!
– с презрением отозвался о брате Святослав.
– Ив кого Изяслав такой дурень?
– В семье не без урода, - посетовал Коснячко.
– Думает, ляхи за него, дурня, сражаться станут, - проворчал Святослав.
– Да они обдерут его как липку и всего делов!
– С Изяславом ведь Гертруда, неужто она не уговорит Болеслава, племянника своего, помочь, - напомнил Коснячко.
– Ну ежели Гертруда нажмет как следует на свою родню, то, может, и соберутся ляхи в поход на Киев, - усмехнулся Святослав.
– У Изяслава-то велика ли дружина?
– Четыре сотни воев наберется, да вдобавок у Мстислава еще почти три сотни дружинников.
– Ты-то почто не последовал за Изяславом, как Чудин и Тука?
– Святослав остановился перед воеводой, вперив в него острый взгляд.
Коснячко вздохнул:
– Может, и грех, но только не по мне сие - спину перед поляками гнуть! Они хоть и славяне, но веры латинской.
– Бог с ней, с верой, - поморщился Святослав.
– Опасаюсь я, что Болеслав окромя злата потребует еще червенские города, а братец мой пообещает их ему. С него станется!
Расспросив Коснячко обо всем, Святослав наконец отпустил воеводу на отдых.
– А ты о чем кручинишься, люба моя?
– ласково произнес Святослав, подходя к жене.
Ода медленно подняла на мужа глаза:
– На Киев пойдешь?
– Не могу же я город отца и деда на поругание черни оставлять, - словно оправдываясь, промолвил Святослав.
– Когда же ты намерен полки двинуть?
– На днях, - помедлив, ответил Святослав, стараясь не встречаться глазами с женой.
– А как же половцы?
– Половцы мне в этом деле не помеха.
– Як тому, что уйдешь ты с войском из Чернигова, а половцы… - начала было Ода.
Но Святослав перебил ее:
– Чтоб ты спокойно спала, оставлю
– - Только не Давыда!
– воскликнула Ода. Ощутив на себе удивленный взгляд Святослава, княгиня мгновенно приняла решение.
– Ты не знаешь об этом: Давыд постоянно добивается меня, моего тела. Понимаешь? Он делает мне оскорбительные намеки, позволяет лишнее рукам своим, когда ему случается быть со мной наедине. Я однажды уже говорила тебе об этом, тогда, в Переяславле. Помнишь? Так вот, это продолжается по сей день. Надо что-то делать, Святослав.
Князь в молчании взирал на супругу, уперев руки в бока.
– Ты, кажется, мне не веришь?
– вызывающе спросила Ода.
– Поверю, коль сам увижу.
– Хорошо, я не заставлю тебя долго ждать. Сегодня вечером ты спрячешься в моей светелке за печью. Я приглашу к себе под каким-нибудь предлогом Ярослава и Давыда. Ярослава вскорости отправлю спать. И, когда я окажусь наедине с Давыдом, ты сам услышишь, какие слова он станет мне говорить. Может, и что-нибудь больше узреешь. Годится?
– Годится!
– Святослав хлопнул в ладоши и заторопился.
– Недосуг мне, Одушка, не серчай.
– Ступай, муженек, - прошептала княгиня, неприязненно глядя на дверь, за которой скрылся Святослав.
– Век бы тебя не видеть…
Давыд очень удивился, когда Регелинда шепотом сказала, что с ним хочет поговорить с глазу на глаз его мачеха.
– Она ждет тебя в кладовушке, что под лестницей на женскую половину, - с заговорщицким видом добавила служанка.
– Ступай туда, но только неприметно!
Сердце Давыда затрепетало от переполняющей его радости.
«Вот!
– ликовал он.
– Моя мачеха наконец-то снизошла и до меня! А куда ей деваться? То, что не тайна для одного, не тайна для всех! Ха-ха».
Давыд вступил в душный полумрак кладовки с чувством одержанной победы.
Ода ждала его, сидя на мешке с горохом. Рядом на бочонке с медом стояла толстая зажженная свеча в медном подсвечнике: тонкий язычок пламени выхватывал из густого мрака, пропахшего мукой, мешковиной, сушеными яблоками и прочими припасами, маленький освещенный островок, вокруг которого громоздились мешки, бочки, корчаги. Давыд пробрался к этому светлому пятну по узкому проходу мимо больших берестяных туесов, стоящих рядами друг на друге.
– Садись, Давыд, - вымолвила Ода со слабой улыбкой. Она казалась бледнее обычного. В ее лице, в сложенных на коленях руках была некая покорность, словно она отважилась на этот поступок, поборов свою стыдливость. На княгине было черное платье-сюрко, узкое в плечах и сильно расширенное книзу с глухим закрытым воротом и длинными зауженными рукавами. Длинный подол юбки был слегка подобран спереди так, чтобы на него нельзя было наступить, и задрапирован с одного боку. Из-под подола платья виднелись носки красных атласных туфелек.