Святославичи
Шрифт:
Давыд молча опустился на бочонок в двух шагах от Оды. Он пожирал ее глазами, сразу подметив и бледность, и отсутствие перстней на пальцах, и волнующуюся грудь. Свой темно-красный платок Ода сбросила на плечи, открыв взору княжича золотые уложенные венцом косы и непослушные завитки на висках. Ода была прекрасна. Ее бледность очень шла ей.
Давыд хранил молчание, предоставив мачехе заговорить первой. В конце концов это она позвала его сюда!
– Мне кажется, нам есть о чем поговорить, - сказала Ода,
– Я вижу, ты все знаешь.
Давыд с глупой ухмылкой выпрямил спину и гордо приподнял подбородок. Что ж, примерно этого он и ожидал! Мачеха вызывает его на откровенность.
– Вот, я перед тобой, Давыд, - продолжала Ода спокойным голосом, - можешь сказать мне в лицо все, что хочешь. Чего ты от меня добиваешься? Ведь ты же чего-то хочешь? Говори, не стесняйся. Мы здесь одни.
Давыду захотелось проявить благородство.
– Я не собираюсь разглашать то, что знаю, - сказал он с небрежной надменностью.
– Я не болтун.
– Прекрасно, - Ода лучезарно улыбнулась.
– Я не разочаровалась в тебе, Давыд.
– Мне только обидно, что ты так благосклонна к Олегу, хотя я восторгаюсь тобой ничуть не меньше, чем он, - промолвил юноша, не глядя на Оду.
– Это несправедливо, видит Господь.
– Та-ак, - с завораживающей медлительностью произнесла Ода, не спуская глаз с лица Давыда.
– Воистину, это несправедливо, друг мой. И твое замечание здесь уместно. Так, что же дальше? Договаривай.
– Я бы хотел… хоть изредка… ласкать тебя, как это делает Олег. В тереме, в лесу, в поле: где угодно!
– выдавил из себя Давыд, залившись краской смущения.
– Обещаю тебе, ни отец, ни Олег об этом не узнают!
– Ты полагаешь, это возможно?
– спросила Ода и как-то странно улыбнулась.
Давыду вдруг стало нестерпимо стыдно! Перед ним сидит тридцатитрехлетняя женщина, его мачеха, а он двадцатилетний юнец предлагает ей такое!
«Но Олег-то делает все это!
– мысленно одернул он себя.
– Делает и не стыдится!»
– Я думаю, на этом свете возможно все, - сухо промолвил Давыд, исподлобья глядя на Оду.
– Действительно, - задумчиво сказала Ода, - чего только не случается в этом грешном мире.
Ее взгляд затуманился грустью.
Давыд ждал ответа и не просто ответа, но согласия. Ода видела это по его глазам.
– Хорошо, я согласна, но с одним условием, - Ода выдержала небольшую паузу, - я сама стану выбирать время и место для наших встреч.
Давыду показалось, что мачеха обращается с ним, как с малолетним капризным отроком, которого можно уговорить, задобрить улыбками и обещаниями, и тем самым подчинить себе.
«А не кроется ли за всем этим обман иль подвох какой» - невольно подумал он.
Юноше захотелось хоть в чем-то
– Если мужчина всегда готов к соитию, то женщине для этого отведены определенные дни в каждом месяце, - сделала пояснение Ода.
– Я не должна забеременеть от тебя, Давыд. Надеюсь, ты понимаешь это?
Давыд торопливо закивал головой: конечно, понимает, не маленький! И Регелинда в свое время толковала ему об этом.
– Ласки тоже бывают разные в зависимости от самочувствия женщины.
– Ода смущенно улыбнулась.
– Любовник должен уметь ласкать и руками, а не только… Женщины всегда ценят это.
– Я готов на все для тебя!
– пересохшими губами прошептал Давыд.
– Ты не должен отныне ревновать и преследовать меня, раз уж у нас дошло до этого, - продолжала Ода.
– На людях проявляй ко мне обычные сыновние чувства. Запомни, Давыд, людям все бросается в глаза, и особенно твоему отцу. Я буду извещать тебя через Регелинду, когда и где мы с тобой сможем остаться наедине.
– Я так давно сохну по тебе, - признался Давыд.
– Я знаю, - спокойно сказала Ода.
– Если хочешь, можешь поцеловать меня прямо сейчас.
Давыд встрепенулся и подался вперед, его дрожащие руки принялись гладить шелк Одиного платья, с вожделенной жадностью ощупывая ее тело. С благоговейным трепетом он потянулся губами к пунцовым устам Оды.
Она закрыла глаза.
Поцелуй у Давыда получился недолгий и неумелый, при этом он с такой силой вцепился пальцами мачехе в грудь, что причинил ей сильную боль.
Ода ощутила нестерпимое отвращение к Давыду и с трудом подавила в себе желание оттолкнуть его от себя. Но замысел следовало довести до конца.
Поцелуй возбудил Давыда. Став на колени, он запустил руки Оде под платье. Ода задрожала, стыд охватил ее. Лишь усилием воли она заставила себя не влепить Давыду пощечину.
Давыд оголил белые бедра молодой женщины и, не слушая ее протестующих возгласов, принялся целовать и кусать их с похотливым остервенением, постанывая от наслаждения.
Испугавшись, Ода обеими руками схватила пасынка за волосы и оторвала его голову от своих ног.
– Ты делаешь мне больно, Давыд, - сердито сказала она.
– Так не ласкают обожаемую женщину! Что скажет твой отец, увидев следы от укусов на моем теле!
Давыд виновато опустил голову. Вдруг обильные слезы брызнули у него из глаз. Юноша прижался лицом к руке Оды, и она ощутила эту влагу своей кожей.
«Мужчины как дети, - раздраженно подумала княгиня, - никогда не знаешь, чего от них ожидать! Что мне теперь, отдаться ему, чтобы он не плакал!»