Святославичи
Шрифт:
Ода пригладила растрепанные волосы Давыда и заговорила с ним мягким тихим голосом. Да, она была резковата, но они уже почти любовники. И в дальнейшем станут дарить друг другу только радость. Ведь так?
Давыд перестал плакать и взглянул на мачеху снизу вверх.
– А как же Олег?
– прозвучал его недовольный голос.
– Он тоже будет тайком от отца обладать тобой? Я не хочу делить тебя с ним!
Но Ода не собиралась обсуждать все это, поэтому она прижала голову пасынка к своей груди и нежно стала успокаивать его.
– Не думай об Олеге, мой птенчик, - целуя Давыда в лоб, произнесла
– Кто знает, может, мне с тобой будет лучше, чем с ним. Я полагаю, ты умеешь не только кусаться?
– Я все… все умею, - неистово зашептал Давыд, - а чего не умею, тому мигом научусь! Ты только подскажи как и что, а уж я-то…
– Верю! Верю, мой ненаглядный!
– Ода взъерошила волосы на голове у Давыда, с улыбкой кивая головой.
– Так вот, нынче ночью, вернее, поздно вечером я буду ждать тебя в своей светлице. Не там, где я обычно ночую с отцом, а… - Ода сделала поясняющий жест рукой.
– Ну, ты понял где? Будем учиться целоваться. Ты придешь и застанешь у меня Ярослава, присоединяйся к нам. Потом я спроважу Ярослава спать, а ты останешься со мной. Уразумел, мой голубок?
– А отец не хватится тебя ночью?
– с опаской спросил Давыд.
– Он сам отпускает меня от себя на несколько ночей, - ответила Ода.
– Почто?
– не понял Давыд.
– Я же разъясняла тебе, что у женщин…
Ода движением руки притянула голову Давыда к себе и зашептала ему на ухо о своих женских немочах, хотя с большим удовольствием вцепилась бы в это ухо зубами!
* * *
В назначенный вечерний час Давыд, надев свою лучшую рубаху белого цвета с пурпурным оплечьем, синие скарлатные [114] порты и желтые яловые сапоги, пришел в светлицу к мачехе.
[114] Скарлат - дорогая ткань, вид бархата.
Ода, как и предупреждала, была не одна. Она сидела за столом рядом с Ярославом, который громко читал по книге латинский текст.
Увидев пасынка, Ода с притворной радостью воскликнула:
– Послушай, как замечательно твой брат выучился читать по-латыни. Присаживайся к нам!
Давыд придвинул стул к столу и сел, изобразив на лице интерес, хотя латынь для него была темным лесом.
– Ну-ка, сынок, еще раз с этого места, - велела Ярославу княгиня и бросила на пасынка ласковый взгляд, мол, потерпи немного, дорогой!
Ярослав принялся читать, старательно выговаривая слова и водя пальцем по строчкам. Ода в такт его речи кивала головой. Одна ее рука покоилась на спинке стула, на котором сидел Ярослав, другая лежала на столе.
Давыд осторожно придвинул свою руку к белой руке мачехи с точеными пальчиками и хотел накрыть ее своей широкой ладонью, но Ода вовремя убрала руку со стола и предостерегающе повела бровью. Давыд небрежно ухмыльнулся и пригладил свои темно-русые волосы, расчесанные на прямой пробор. По его глазам было видно, что он любуется мачехой, на которой было надето тонкое шерстяное платье белого цвета с голубыми узорами по вороту и на рукавах.
Молодая кровь заиграла в Давыде. Ему не сиделось на месте. А Ярослав продолжал какие-то непонятные словеса в толстой книге, монотонно и старательно. Давыд подавил зевок, затем его нога слегка придавила под столом носок Одиной туфли. Ода не отдернула ногу. И Давыда переполнило сладостное предвкушение: мачеха жаждет ему отдаться! Он погладил под столом упругое бедро молодой женщины.
Ода сбоку бросила на Давыда предостерегающий взгляд. Ее глаза говорили: «Потерпи, осталось немного!»
Наконец Ярослав дочитал страницу до конца и хотел перевернуть ее, но мать остановила его.
– Чудесно!
– с улыбкой сказала Ода и поцеловала сына в щеку.
– Нам очень понравилось. Правда, Давыд?
– Тот поспешно закивал головой.
– А теперь, мой мальчик, тебе пора ложиться спать.
Ярослав с недовольным вздохом поднялся.
Ода проводила его до самого порога, еще раз поцеловала и плотно прикрыла за ним низкую дверь, задвинув щеколду. Теперь Давыд был у нее в руках!
Ода повернулась к пасынку, который, не замечая злорадной усмешки на ее устах, подскочил к ней и стиснул в объятиях. Целый град поцелуев обрушился на лицо и шею княгини. Ода стала вырываться, изобразив сильнейшее негодование.
В ее возгласах звучала смесь ярости и изумления:
– Ты совсем спятил, Давыд!.. Пусти же меня!.. Побойся Бога!.. Что за бес в тебя вселился?!
– Имя этому бесу - любовь!
– выпалил, задыхаясь, Давыд.
– Любовь к тебе!
И он принялся задирать на Оде платье.
Княгиня чувствовала, что не сможет долго сопротивляться. Давыд был гораздо сильнее ее, вдобавок страсть удвоила его силы.
«Что же медлит за печью Святослав?
– злилась Ода.
– Каких еще доказательств ему нужно?!»
Давыду удалось заголить Оде ноги до половины бедер. Прижав мачеху к краю стола, он наконец дорвался до ее губ.
Силы почти оставили княгиню, не чувствуя опоры для ног, она сдалась.
И тут как гром с ясного неба прозвучал спокойный голос Святослава:
– Угомонись, сын мой! Побереги силушку для ратных дел. Ода ощутила, как вздрогнул Давыд, затрясся и обмяк.
Она с легкостью оттолкнула его от себя, оправила платье, потом с брезгливостью вытерла губы и подбородок тыльной стороной ладони. Ее взгляд говорил Святославу: «Полюбуйся на сыночка!»
Давыд стоял перед отцом ни жив ни мертв, опустив глаза.
Святослав с минуту разглядывал сына, словно мысленно выбирал ему наказанье.
Во время этой паузы Ода встала спиной к двери и незаметно вернула щеколду в прежнее положение.
– Плохой из тебя выйдет правитель, Давыд, коль ты над сердцем своим не властен, - наконец произнес Святослав осуждающим голосом, но по-прежнему спокойно.
– И это еще полбеды, ибо сердце всегда наперекор разуму идет, но то, что ты вознамерился осквернить ложе мачехи своей, ни в какие ворота не влазит! А посему суд мой краток, Давыд. Отныне в Муроме тебе быть. Станешь князем удельным на реке Оке. Дам тебе сотню дружинников и боярина Ингваря в советники. Завтра же с петухами в путь собирайся!