Святой в миру
Шрифт:
...Когда экипаж мисс Эстер уже покинул имение, уединившись в столовой с милордом Лайонеллом, Доран спросил у его сиятельства, что делать с запиской Нортона? Тот посоветовал либо отдать её Коркорану, либо уничтожить. Доран кивнул, но сам хотел бы пока избежать встречи с негодяем. Он не хотел видеть его. До этого священник, размышляя полночи, решил позже объясниться с Коркораном, попросив больше не числить его в числе своих знакомых.
Однако Коркоран не дал ему такой возможности, как всегда, не посчитавшись ни с кем, тут же появившись в столовой. Выглядел он ужасно - иначе не скажешь. Губы его за минувшую ночь просто пропали с лица, став бескровными и бледными, под глазами залегли страшные беспросветные круги, но сами глаза, к удивлению мистера Дорана, метали
Не обращая ни на кого сугубого внимания, мистер Коркоран подошёл к Чарльзу Кэмпбеллу и попросил его налить ему вина. Тот, странно покосившись на него, наполнил бокал. Отойдя на два шага от Кэмпбелла, Коркоран яростно выплеснул вино в лицо последнему, после чего, хлестнул его по мокрой щеке наотмашь чёрными перчатками. Мистер Кэмпбелл, не ожидавший удара, резко подался назад, не удержался на ногах и упал, но тут же, пытаясь подняться, снова поскользнулся на мокром полу и отлетел к стене, ударившись головой о комод. Мистер же Коркоран, вежливо извинившись перед собравшимися, швырнул чёрные перчатки в лицо мистеру Кэмпбеллу, потом, не дожидаясь никого, сел к столу, нервно заправив за воротник салфетку. Ел он с волчьим аппетитом, не замечая ни поднявшегося вокруг шума, ни возгласов девиц, впрочем, негромких, словно придушенных. Мистер Кэмпбелл, сумев наконец при помощи мистера Моргана подняться, поспешно вышел, за ним столь же торопливо выбежал следом и мистер Морган.
Чёрные перчатки остались на полу в луже красного вина.
Доран растерялся и теперь исподлобья бросал на Коркорана задумчивые взгляды, преисполняясь новым недоумением. Почему Кэмпбелл не отреагировал на столь явное и гневное оскорбление? Неужели он всё же оклеветал Коркорана? Вчера отцу Дорану показалось, что сообщённое им стало разоблачением, но сейчас снова не знал, что и думать. Между тем Коркоран явно пришёл в себя, и хоть и выглядел больным, улыбался. Глядя в глаза его сиятельству, сообщил, что только что произошедший инцидент - следствие лихорадочного перенапряжения последних дней, ведь он нашёл труп, вот и разнервничался. Впрочем, он недолго утруждал себя притворством, и отчётливо пояснил, повернувшись к Клэменту Стэнтону:
– В злословии, как в краже, виноватым считается потерпевший, я просто забыл об этом, - злобно отчеканил он.
– Трудно отмыться, особенно, если последним узнаёшь, что облит. Но я забыл и ещё кое-что. Не суть важно, что болтают у вас за спиной, если все умолкают, стоит вам только обернуться.
– Он подложил себе на тарелку пару кусков жареной косули и с остервением вонзил в один из них зубы.
Граф бросил на племянника загадочный взгляд, но ничего не сказал. Друзья мистера Стэнтона не нравились ему. Сам же Стэнтон смотрел на брата с неожиданным испугом. Сейчас тот был подлинно страшен, в нём проступила величавая мощь, что-то царственное и палачески безжалостное. Доран видел, что Коркоран рассчитывался за ночной инцидент и теперь не знал, что и думать, окончательно потеряв себя в неясностях и сумбуре отношений, слов, понятий. В Коркоране снова проступила истина - величественно и победительно. Но почему он ночью был столь потерян и убит? Почему вдруг сломался, как хрупкий тростник, надломленный ветром? Ответов не было.
Между тем добродушное послушание мистера Коркорана доводам разума в случае с мистером Нортоном, изысканная красота и образование племянника, его музыкальная и театральная одарённость давно покорили сердце милорда Лайонелла. Восторги и похвалы Кристиану расточали все слуги милорда, и не стоило удивляться, что лакеи, видя в нём будущего хозяина, то и дело вежливо роняли: "прошу вас, милорд", "да, милорд"...
– чем почти до нервной дрожи бесили Стэнтона.
После завтрака Клэмент передал дружкам слова Коркорана, сказанные за столом.
– Почему ты не вызвал Коркорана?
– Клэмент напрямую обратился к Кэмпбеллу, внимательно вглядываясь в лицо приятеля.
Тот опустил глаза и пожал плечами.
– Он же сказал - разнервничался. Он невменяем и психопатичен. Просто сумасшедший. Что за смысл?
– Ну, смысл есть...
– Он на это и нарывался. Только пусть поищет другого дурака. Стрелять его учили Чедвик и Тилни, а те не промахивались. Дуэли отменены.
Мистер Стэнтон задумался. Да, в 1840 году дуэльный кодекс был упразднён. Но на месте Кэмпбелла он послал бы вызов и стрелялся, игнорируя любые последствия. В том случае, если... если бы считал себя правым. Клэмент не мог не сделать вывода о том, что либо его приятель трусоват, либо понимает, что оговорил Коркорана. Впрочем, не исключались и обе причины. Но это было не суть важно.
У Клэмента Стэнтона были совсем другие заботы. Его сводила с ума Софи, явно влюблённая в Коркорана. Он нервничал и его нервозность спровоцировала ещё одну странность. Он только за два предыдущих дня разбил несколько бокалов, без конца срывался на Бэрил, и даже имел неосторожность нагрубить дяде. При этом перед обедом того же дня, он, нервничая, раскрыл коробку с сигарами. Но ошибся. Это был всё тот же музыкальный сундучок - шкатулка георгианских времён, что продолжала стоять сломанной на комоде. Вдруг оттуда снова раздалась мелодия.
"Поспеши ко мне, смерть, поспеши
И в дубовом гробу успокой,
Свет в глазах потуши, потуши, --
Я обманут красавицей злой.
Положите на гроб не цветы,
А камни.
Только ты, о смерть,
только ты
мила мне..."
Доран развёл руками. Искушение, право слово! Он после того раза, как шкатулку неловко сдвинул мистер Нортон, разобрал её едва ли не по винтику - и ничего. И вот - снова. Коркоран, слышавший эти звуки впервые, мрачно спросил, что тут удивительного? Это песенка шута Фесте из "Двенадцатой ночи". Милорд Хэммонд объяснил ему все обстоятельства, но большого недоумения в Кристиане не вызвал. Механизм неисправен, только и всего. А что она пела в прошлый раз? То же самое, осведомил его дядя, но со второго куплета. Ну, понятно, должно быть, заело пружину.
Сразу после завтрака Доран протянул Коркорану записку мистера Нортона, но тот окинул его непонимающим взором. Отец Патрик передал ему слова его сиятельства. Коркоран пожал плечами и предложил сжечь её.
– Или вы предлагаете мне гербаризировать её?
Доран молча бросил записку в камин. Он опять ничего не понимал, несмотря на ночь объяснений.
До конца этого дня Коркоран не то чтобы избегал Дорана, просто уединился в своем подвале. Доран чувствовал себя странно потерянным, и под вечер, сам не понимая зачем, всё же зашёл в его "келью". Коркоран сушил хвощ и перегонял что-то весьма благовонное. Заметив священника, прервался и, запрокинув голову, свысока посмотрел на него. Он был, кажется, подлинно обозлён и обижен, выглядел по-прежнему больным.
– Если вы пришли сюда с новыми подозрениями, не являюсь ли я царицей Вифинской, можете сразу и уйти. Никаких объяснений вы от меня не получите, - раздражённо бросил он, швыряя в ведро, стоящее у входа, ни в чём не повинный побег молодого хвоща.
– У вас больное лицо, Кристиан.
– Отчасти благодаря вам, Патрик, благодаря вам, - Коркоран вздохнул, опустив глаза с тяжёлыми веками, - воистину, "поношение сокрушило сердце моё...", - он тяжело вздохнул, - но это не упрёк.
– Он усмехнулся, - ладно. Я не сержусь и готов считать ваши ночные обвинения отрыжкой пустых бредней, случайным заблуждением мятущегося духа, а не упорством в ереси. Принимаю ваши непринесённые мне извинения. Понять, значит простить, говорили вы? Да, это я понять ещё способен. Мы оба погорячились. Забудем обо всём.