Святой в миру
Шрифт:
– Но мне показалось, что вы все же интересуетесь древними снадобьями, тайнами растений. Зачем же?
– Чтобы постичь величие Божие, только и всего. Если же какое-то открытое мной снадобье заживит царапину, или позволит дышать астматику - это вторично, но допустимо к применению, ведь это всё равно есть проявление величия Божьего.
Бэрил улыбнулась.
– Вы часто говорите о Господе. Почему же вы не предпочли церковь?
Мистер Коркоран улыбнулся.
– Такие вещи не могут быть предпочитаемы, дорогая Бэрил. Это они оказывают предпочтение вам. И кто знает, может, Божьи стези когда-нибудь выберут меня. Между моим нынешним делом и стезями
Мисс Хэммонд устала слушать разговор, в котором не было ни слова о том, что было для неё самым важным на свете, но вступить в беседу не решалась, однако последняя реплика мистера Коркорана заставила её поморщиться.
– Можно подумать, все эти священники - святые. Посмотрите на этого... что ходит повсюду с вами. Только и делает, что на девиц пялится. Он, что, по-вашему, святой?
Мисс Бэрил вздохнула и поморщилась. Зачем она так? Сестре не следовало осуждать человека, которого она совсем не знала. Мистер Коркоран улыбнулся.
– Мистер Доран - человек порядочный и праведный, хотя и не безгрешный, ибо несть человека родившегося - и не грешащего. Святость, дорогая кузина, не есть кристальная чистота души и тела, но стремление к ней и усилия по её достижению. Чем большие усилия прилагаются человеком по очищению своей души - тем выше и его святость.
Софи полагала, что это никому не нужно, но вслух этого не сказала. Прогулка все больше разочаровывала её - мисс Бэрил то и дело вставляла реплики, обменивалась с мистером Коркораном шутками и замечаниями, делавшими беседу занимательной, но ей не представлялось случая сказать что-либо интересное. Точнее, в случаях-то недостатка не было, но что было сказать-то? Мистер Коркоран затеял с кузинами забавную игру - цитировал высказывание, предлагая угадать, чьё оно. Мисс Бэрил угадывала часто, и тогда, отгадавшая, задавала вопрос сама. Тот, кто отвечал правильно, получал очко.
– "Как далеко простираются лучики крохотной свечки! Так же сияет и доброе дело в мире ненастья".
– Шекспир!
– Правильно. Пять очков. Ваша очередь, Бэрил.
– "Любовь - это мудрость дурака и глупость мудреца".
– Это Самуэль Джонсон, мисс Бэрил. Теперь вы угадывайте. "Человек отличается от других созданий способностью смеяться".
Бэрил задумалась. Софи же игра раздражала - она мало читала, не могла угадать ничего, и ей казалось, что мистер Коркоран специально затеял эту игру, чтобы унизить её. Мисс Бэрил наконец робко спросила:
– Джозеф Аддисон?
– Правильно. Шесть очков. Ну, а что вы предложите?
– "Если ваш знакомый полагает, что между добродетелью и пороком нет никакой разницы, после его ухода нелишне пересчитать чайные ложки".
– Это тоже Джонсон. Вы любите его?
Бэрил рассмеялась.
– У нас в пансионе преподаватель греческого языка часто его цитировал. Особенно рекомендовал запомнить, что "мужчине приятнее видеть накрытый к обеду стол, чем слышать, как его жена говорит по-гречески". А преподаватель гимнастики часто цитировал другое его высказывание: "Я не раз со всей искренностью говорил молодым людям: если хотите чего-то добиться, вставайте пораньше - сам же ни разу в жизни не подымался с постели раньше полудня...", а миссис Линдон, прекрасная пианистка, всегда приводила высказывание Джозефа Аддисона: "То, что не является чепухой, не может быть положено на музыку". Я возражала, ведь и шекспировские сонеты, и псалмы поются, но она была уверена, что современных песенок с умными словами не сыскать.
– Ну, в этом она не так уж и ошибалась.
Тут их трио стало квартетом - на тропинке показался мистер Доран. Он удивился,
Мистер же Доран, проводив мисс Стэнтон в гостиную, вышел в ночной сад, долго слушал шелест листвы, сливающийся с тишиной треск цикад и размышлял. Странно все, пронеслось у него в голове. Воистину, чертовщина. Коркоран и подлинно сумел всего за несколько недель покорить сердце милорда Лайонелла. Тот не надышится на племянника. Говорит только о нём, восторженно цитирует, хвалится им даже перед лакеями. Нет слов, с такой-то внешностью больших усилий, чтобы привлекать сердца, не требуется. Разве он сам не с трудом борется с колдовским обаянием Коркорана?
Итак, допустим, цель его - Хэммондсхолл, графский титул и ещё одно состояние. Он не торопится к цели, идёт к ней спокойно и размеренно. Его слова призваны одурачить его, Дорана, заставить думать, что его волнуют вопросы духа, кои нынче никого не занимают. Доран не верил теперь в грязь моргановых и кэмпбелловых сплетен о какой-либо мерзости в их отношениях Коркорана и Чедвика, видимо, Коркоран просто ненавязчиво и осторожно втёрся в доверие к старику, скомпрометировал естественных наследников, что с его-то умом и артистизмом - просто пара пустяков, да и те, видимо, своим образом жизни давали основания для этого, и вот он - обладатель двухсоттысячного состояния. Теперь - новая цель, Хэммондсхолл.
Но так ли? Демонстративный отказ от наследства ничего не решал, скорее, мог сыграть на руку Коркорану. Час назад Доран уединился с графом и задал его сиятельству вопрос о том, принял ли он какое-то решение по завещанию в отношении двух племянников, ни словом не обмолвившись о произошедшем между Стэнтоном и Коркораном разговоре. Милорд взглянул на него с тоской. Он думает оставить титул Кристиану, словно извиняясь, сказал граф. Но ему не хочется отделять титул от денег. Стэнтон получит сто тысяч фунтов, девушки - по пятьдесят тысяч. Остальное он завещает Кристиану - около двухсот тысяч. Впрочем, окончательное решение он ещё не принял. Доран сказал графу, что Коркоран полагает себя достаточно состоятельным, и хотел бы, чтобы все было распределено между остальными и собирается через несколько дней вернуться в Италию. Граф нахмурился и резко повернувшись, приказал лакею позвать к нему племянника.
И вот Доран снова вышел в ночь. Из-за дома, со стороны парковой калитки, медленно выходили мистер Коркоран и мисс Хэммонд, возвращаясь с прогулки. В свете ночного фонаря их тени длинными полосами ложились на плиты террасы. В руках Кристиана был тяжёлый гербарный пресс, который он, видимо, по пути захватил из своей "кельи" и нёс к себе наверх. Доран не успел принять решения - поступок его был продиктовал любопытством и упорным стремлением постичь этого необъяснимого человека. Коркоран бросил ему вызов и ускользал от понимания, как пустое сновидение.