Святой Вроцлав
Шрифт:
Он вошел в тайную комнату и повернул за собой ключ. Тайн у него было множество, но раскрытия этой единственной он опасался. Цегла облегченно вздохнул. Сейчас он обретет покой. Полицейский оттер пот со лба и подошел к стоящему посреди помещения мольберту, смешал краски и взялся за завершение картины. С каждым очередным движением кисти, руки коменданта дрожали все меньше, мазки делались более уверенными, и Роберт Януш Цегла писал именно то, что хотел. Во всяком случае — пробовал. Картина представляла Святой Вроцлав именно таким, каким он сам его запомнил.
Очень многие полицейские занимались творчеством: они ваяли, писали стихи, в Кракове жил один лейтенант, издавший даже несколько томиков собственных рассказов в стиле «макабр» [70] .
70
Скорее всего, имеется в виду Казимеж Кырч (Kazimierz Kyrcz) — поэт, прозаик и полицейский. Родился он в 1970 г., практически с рождения проживает в Кракове, где закончил учебу на отделении русской филологии Ягеллонского Университета. Его рассказы были напечатаны в антологиях Ksigga strachu («Книга страха», том I i II), Biale szepty, Pokoj do wynajgcia, Czama kokarda i City 1. Соавтор (вместе с Робертом Чихолвласом) сборника рассказов «Лица Сатаны», романов «Поселение», «Кошмар по мерке» и «Эфемерида». В 2009 году на основании рассказа, написанного им в соавторстве Лукашем Шмиглем, американец Вэн Кассабиан снял короткометражный англоязычный фильм Head to Love. — Википедия + Прим. перевод.
Под его кистью рождался Святой Вроцлав. Завтра, повторял про себя Роберт Януш Цегла, завтра все изменится. Кто-то должен внедрить порядок. Поставить на все и даже больше: рискнуть самому и ни с кем не делиться. Кто-то обязан. Нехорошо что-то во Вроцлаве. Город требует знамения перемен. Завтра. Завтра…
Он отодвинулся от мольберта. Спокойствие вернулось. Цегла сделал еще один шаг назад и поглядел на висящие на стенах картины, каждая из которых плотно прилегала к другой, и на целые кучи холстов, выставленных в углу. Комендант Цегла писал исключительно Святой Вроцлав. Делал он так уже почти десять лет, хотя, когда только начинал, микрорайон на Костюшко был совершенно обычным. Он не знал, почему так делает. Но знал — что так надо.
Пустота была невыносимой. Михал чувствовал, что задыхается. Он только-только присел, а уже хотел вновь отправиться в город на поиски. Вот только он понятия не имел, куда следует идти, когда же он поднимался, что-то парализовало его и валило на стул. Все время его не покидало впечатление, что Малгося стоит за спиной. Или зовет его откуда-то из темноты.
— Где ты? — спросил он сам себя.
Парень сражался с желанием напиться или выкурить трубочку, но всего лишь уставился на нее, как будто бы дымчатое стекло могло скрывать ответ. Малгосе, где бы она не находилась, он был нужен в трезвом уме.
В двери постучали. В дверях стоял Томаш. В квартиру он не прошел до тех пор, пока Михал его не пригласил.
— Что тебе известно? — спросил отец Малгоси, усевшись на матрас.
Михал рассказал,
— Нам нужны фотографии. Много фотографий, — сказал он под конец. — Люди обмениваются ими.
— Ты идиот или только строишь из себя такого?
Лицо Михала окаменело.
— Эти две девицы… — продолжил Томаш. — А ты не усечешь правду, даже если она тебя за задницу укусит.
Михал не отвечал, Томаш перебирал снимки.
— Моей дочке девятнадцать лет. Я видел ее дружков, одноклассников, таких как ты, но чаще всего — еще худших, чего за комплимент тебе принимать не стоит. Но за все эти годы я ни разу не видел ни единой подружки. Они не звонили даже для того, чтобы узнать, что задали, и если уж быть откровенным, моя дочь всегда называла их «пёздами». Так что не говори мне, будто бы тут ничего не воняет, когда у каждого нормального человека отваливается нос.
— Каждый нормальный человек перед тем поделился бы подобной информацией, — спокойно ответил на это Михал.
— А вот это уже как раз не твое дело.
— Знаешь что, — склонился Михал над Томашем, — мне так кажется, что ты целый день ходил-ходил, тебе ничего не удалось, и теперь ты из себя умника строишь.
Томаш протянул руку, как бы пытаясь схватить Михала за горло. Потом застыл.
— У меня складывается впечатление, что мы не помогаем друг другу. Следовательно, не помогаем моей дочери, — произнес он в конце концов. — Ты расслышал вообще, что я сказал.
— Девицы.
— Ты им преподавал. Тебе известно, где они живут? Где их можно встретить?
Прошло какое-то время, прежде чем до Михала дошел смысл вопроса.
— Ну, мы же их не убьем, — сказал он, поскольку блеск в глазах Томаша ему совершенно не понравился.
— Полиция разыскивает массу других людей. Я не хочу, чтобы хоть с кем-то случилось что-то нехорошее. Но самое главное — моя дочь. Мы обязаны ее найти, понял? Может тогда и покажешь, стоишь ли ты чего-нибудь.
А мне глубоко по барабану твои мнения, подумал Михал, но вслух ничего не произнес. Еще не было десяти вечера. Он проверил свои школьные заметки, вызвал в памяти лица Беаты и Люцины. Да. Он знал, где их можно было найти.
— Только ты следи за мной, чтобы я не сорвался, — сказал он Томашу.
— Ну, — открыл тот дверь, — а ты за мной, чтобы я не пересолил.
Девицы сидели в «Новокаине» [71] , седьмом из баров, которые они посетили этим вечером. Томаш остался снаружи.
Михал заметил Беату с Люциной сразу, но прошелся вдоль всего зала, как будто бы искал кого-то совершенно другого, и, только на выходе, перевел взгляд на девчонок, изобразив удивление. Люцина усмехнулась ему, Беата опустила глаза, но тут же их и подняла.
71
Очень мажорное и дорогое заведение, располагается на вроцлавской площади Рынок — Прим. перевод.
— Как там Малгося? — спросила она. — Нашлась?
Михал посчитал эти слова приглашением присесть за столик. Он снял куртку жестом человека, у которого масса свободного времени, и заказал тридцать граммов абсента.
— Нет. Только все эти поиски мне уже поперек горла.
— И ты не беспокоишься за нее? — в голосе Беаты можно было услышать нотку озабоченности.
— Понятное дело, беспокоюсь. Женщины всегда приходят и уходят, и это печалит.
Он уже выбрал. Беата тоже выбрала. Михал издавна знал, что из двух сидящих в заведении девиц всегда следует выбирать ту, что некрасивее. Еще он знал и то, насколько важно молчание. Умеющий слушать тип — это самородок. Беата начала с Малгоси и того, как много людей без вести пропало за последнее время.