Святой Вроцлав
Шрифт:
— Клё-лёвая травка, — пробормотала она. Голова кружилась. Люцина снова набила мундштук, теперь уже чистой травкой. Беата наполнила стаканы. Джина побольше, пару капель тоника.
— Послушай, — обратилась она к Малгосе. — Вообще-то, мы не должны были тебе говорить, но скажем.
— Ясное дело, скажем, — вторила ей Люцина.
— Мы собирались идти на выступление. На домашнее такое, камерное. И тебя с собой брать не хотели, но теперь желаем, чтобы ты с нами пошла.
— Нам было бы весьма приятно.
Малгося почесала нос. С пальца скапывал пот, под побледневшей кожей проступила темная, пульсирующая фактура жилок. Она глянула
Она совершенно не помнила, как очутилась в туалете. Наверняка туда пришла, хотя ведь могла летать, а пришла сюда затем, чтобы обмыть лицо и поправить макияж. Малгося долго присматривалась к собственному отражению в зеркале. Зрачки расширены, кожа обтянула лицо, выделяя глазницы, но Малгося все так же нравилась себе. Ей хотелось бегать, хотя сама она едва шла. По дороге свалилась на крышку унитаза и вытащила сотовый, чтобы позвонить Михалу. Э-э-э, нет, звонок не годится, решила она и начала писать сообщение. Она все писала и писала, пока девчонки не стали барабанить в двери.
— Гоха?! Гоха?! Ты там живая? — кричала то Беата, то Люцина.
— Выхожу уже!
Малгосе еще удалось смочить лицо, поправить размазавшуюся тушь и прочитать то, что она послала Михалу:
«муси-пуси мой пузик, иду с Люциной и беАТОЙ НА ОДНО ПИФКО ДАМ ЗНАТЬ ОКОЛО 10 ОКЛОК и стеретимися. Цьом-цом в усьё, ТВОЯ МАЛГОХА НА ФСЕ 102 ГОХА»
В лифте было еще и ничего — Малгося только пошатывалась и хохотала — и лишь на дворе почувствовала чудную, нарастающую слабость. Ноги ее, слегка согнутые, поднимались на полметра над асфальтом, голова — та, да — оставалась на своем месте, но вот живот и руки разлетелись в три разные стороны. Ветер был теплым. Несмотря ни на что, стояла весна, и Малгося побежала, чтобы успеть на выступление вместе с ней.
Люцина схватила ее за плечо.
— Не туда! Не туда!
Девицы потащили Малгосю в противоположном направлении. Та — ради смеха — вырывалась и просила вызвать такси, лучше всего, с открытой крышей, чтобы забрать с собой не только их троих вместе с весной, но и всю вроцлавскую ночь.
— Это не так и далеко, — Беата взяла Малгосю под руку, помогла прикурить сигарету. — Тебе будет лучше немного пройтись.
— Немного пройтись — будет лучше, — Люцина шла сзади.
Малгося быстро курила. Вообще-то ей хотелось протестовать, ведь в такси нет грязных луж, шатающихся тротуарных плит и и других — в отличие от них самих — пьяниц. Но туг же идея перестала ей нравиться. Ночь была замечательная, ноги сами вошли в ритм.
Беата с Люциной перебрасывались словами у нее над головой, и Малгосе ужасно хотелось рассказать им чего-нибудь смешного. История сбегала из головы и сердца, чтобы оба ручейка встретились на языке и соединились для того, чтобы сорваться вниз и пропасть. Словно неудачные роды, как будто бы каждый рассказ был ребенком, — размышляла Малгося, — некоторые живут долго или коротко, а другие умирают при родах. Вот только почему я не могу вспомнить ничего смешного? Она не могла, потому что думала про Михала.
— Девки, я должна вам кое-чего сказать. Я страшно люблю своего парня, — прошептала она, сама
Охотнее всего она очутилась бы сейчас в его компании, вот так бы прижалась и стояла мгновение, а потом — чего там говорить, сделала бы с ним все, на что до сей поры им не хватало смелости. Трахались бы до самого рассвета, а то и до вечера, пока Михал не превратился бы в тряпку, оставшуюся от человека; в тряпку, которой можно было бы окутаться. Ну да, именно этого сейчас ей и хотелось. Пить, курить и не покидать кровати.
— Клё-лёвая травка, — припомнилось ей, — у нас есть еще?
— Ясен перец, — раздалось слева.
— Закурим, как только уже будем на месте, — прозвучало справа. — Ты же только-только курила. Едва идешь. А что ты станешь делать, когда будет нужно бежать?
Малгосе показалось, что над этими словами нужно поразмыслить, вот только головы для переваривания мыслей не было. Время шло как-то замедленно. Как ей казалось, они шли уже минут двадцать, тем не менее, она видела огни улицы, на которой недавно пиршествовали, так что можно было подумать, будто бы это сама Земля подшучивает над ними и крутится не в том направлении, в котором они стремятся. А стремились они прямиком в Святой Вроцлав.
Малгося узнала место. Ей было странно, что они находятся так близко от ее дома. Дома по другой стороне моста [68] были черными даже среди бела дня, не говоря уже о нынешнем времени; здесь толпились странные паломники; сюда люди приезжали целыми семьями, чтобы танцевать, петь песни и пропадать без вести. Зрители неустанно кружили, распевая песни или разговаривая. Один только странный мужчина с татуировкой на лице стоял неподвижно. Все пялились на черные дома, застывшие за этим типом. Он же направлял взгляд выше, куда-то над крышами.
68
Имеется в виду Тшебницкий мост. — Прим. перевод.
— Мы же туда не идем? — испуганно спросила Малгося.
— Да ты чего, — ответила Люцина.
— И речи не может быть, — прибавила Беата.
— Концерт состоится вон там, подальше.
— По Оборницкой будет ближе всего. — Люцина схватила потную руку Малгоси. — Пройдемся туда, и все. Ну, Гося.
Тут нечего бояться.
Малгося подумала, что было бы чертовски нехорошо столкнуться сейчас с матерью или отцом, и ускорила шаг. Никто не обратил на них внимание, когда три девицы прорвались сквозь толпу паломников — они пахли верой, потом и горелым жиром — и дальше, мимо полицейских машин, скорой помощи и журналиста, у которого была такая рожа, словно он только что выслушал все речи Фиделя Кастро. Если бы поглядеть на девчонок сверху, именно так, как сейчас смотрю на них я — вы бы увидали два белокурых шарика, стерегущих маленькое черное пятнышко.
Шли они быстро. Людей оставили за собой. По обеим сторонам высился Святой Вроцлав. Дождь полил сильнее. Малгося сгорбилась, сигарета намокла. Она вздрогнула.
— Далеко еще?
— Подходим, — прозвучало в ответ. Девушка так и не поняла, с какой стороны. Не могла она видеть и того, что подружки переглядываются. Толпы были где-то у них за спинами. Со стороны Балтицкой людей практически и не было. А может, они попрятались. Свет уличного фонаря окрашивал дождевые капли. Промелькнуло такси.