Святой Вроцлав
Шрифт:
— Закуришь? — Люцина протянула Малгосе мундштук.
— Травка по-настоящему классная. Ты еще никогда такой не курила, — подбадривала Беата.
— Знакомый из Голландии привез. Понятия не имею, чем там ее голландцы приправляют. Но клёвая!
Беата затянулась. Малгося взяла мундштук от нее. Дым раздражал горло, пришлось запить. Люцина сделала телевизор погромче и улыбнулась гостье: от всего сердца, откровенно, после чего тут же подлила Малгосе джина.
— Честное слово, клёвая, — сообщила она.
Разговаривали они о какой-то фигне. Еще недавно Малгосе подобные темы были просто противны: ну как можно сплетничать о запахе изо рта мужчин, об их
— Закуришь, Гоха? — щелкнула пастью вторая голова дракона.
Гоха закурила. Она и не сориентировалась, когда осушила стакан.
— Гося, а ты Фурмана знаешь? Вот странный тип, мы, то есть: я и Лю, его хорошо знали. Вот послушай, что он был за перец. Жил он неподалеку от нас, и постоянно он был чуточку сюрной. И вот он начал чего-то выворачивать, людей нажучивать, и поначалу ему как-то все сходило. Мы с Лю идем, а туи летит мимо что-то такое странное и «привет» говорит. Мы его и не узнали. От домашнего солярия он почти черный стал, волосы себе доклеил, завил, сзади подвязал… Ну а как пошли в клуб, и там его ожидали, потому что Фурман, собственно, и не танцевал; и тут, ты послушай, все эти его распрекрасные волосики вдруг занялись огнем. Не знаю, может их чем-то облили, или они сами так горят. И вот представь: дискарь, здоровенный что твой хуй, темно, только огоньки сверху моргают — она произнесла это как «мыргают» — а тут тебе посредине огненный шар, и этот шар визжит, — тут все трое расхохотались, — мчится к бару, руками махает, и вот, слушайте, разбрасывает все что на нем золото, люди к нему рвутся, тот цепочку хочет содрать, тот — часы, тут парочка за браслетку дерется, а сам Фурман добегает до бара, и бармен, добрая душа, хватает бутылку «выборовой» и выливает на эту дурную башку, наверно подумал, что и погасит, и тут же дезинфицирует.
— Нну! — перехватила инициативу рассказа Люцина. — Я стояла ближе, так что все четко видела. Фурман стоял весь в огне, он бросился на пол, несколько типов как-то тот огонь погасили, и над всем этим дерьмом стоит тот бармен и пялится, то на бедолагу, то на бутылку. А в бутылке — никакая ни водяра, как ему казалось, а чистый спирт для бешеных.
— Ага, — подтвердила Беат, — спиртяга для настоящих бешеных.
Малгосе было весело, хотя история проплывала мимо нее, как будто бы она раньше ее где-то слышала и только повторяла про себя. А может это ее собственный рассказ? Девушке было не по себе, потому что хозяйки были такими милыми, а она сама как-то не могла припомнить ничего такого, чем могла бы отблагодарить. Она и не заметила, как снова осушила стакан. Это какой уже, третий или четвертый? Вкуса спиртного не чувствовала.
Тут Малгосю охватило чувство странного возбуждения и беспокойства, как будто именно сейчас она ожидала звонка, от которого зависит вся ее дальнейшая жизнь, или как будто бы за спиной кралась какая-то злобная тень. Что-то с этой квартирой не сходилось, телевизор скрежетал, несмотря на супер-пупер колонки, за окном безумствовали птицы и бумажки. Сердце стало биться еще быстрее. Она потянулась за сигаретой, закурить было крайне необходимо. Но на вкус она была какой-то не такой: сладкой. Ей хотелось этот дым втягивать в себя. И вообще: что-то подталкивало ее, подкалывало: она
— Как я выгляжу?
Обмена взглядами Малгося не заметила.
— Да нормально.
— Побледнела немного.
— Самую чуточку.
— Вот как она.
— Как я. А вот такое знаешь? Мы тебе про защелку говорили? Хорошо, Бети, расскажи ты.
Для Малгоси «защелка» почему-то ассоциировалась с ручным оружием.
— Как через Интернет я познакомилась с одним парнем, — Беата закинула ногу за ногу. — Он учился на дантиста. Тебе, Гоха, он бы понравился, не такой как все. Очень красиво говорил о живописи. Вот только еще он любил трупы. Даже не знаю, почему. Но в своем медине он записался на какие-то занятия с трупами или на чего-то подобное. Ага, и приехал к ним какой-то пьяница, самый настоящий бомж. Все жаловался, что в носу ему чего-то жмет. И страшно болит. И действительно, одна часть носа у него была увеличена. И ты знаешь, чего там нашли?
— Защелку, такую оконную, — тут же продала Люцина.
— Он понятия не имел, откуда та могла взяться, несколько последних дней он совершенно не помнил. Ну, извлекли ее со всякими сложностями. Фотки сделали, я сама видела, так что знаю, что это правда. А этот мой коллега…
— Лукаш.
— Ну да, так он сказал, что они с этой защелкой потом спустились в морг и пытались мертвякам ее в нос совать, но так, чтобы не повредить тканей. И не смогли. Лукаш говорил, что это физически невозможно, и если бы сам не увидел, то никогда бы не поверил. Жаль, клёвый был парень, — задумалась она.
Совершенно неожиданно Люцина с Беатой показались Малгосе чертовски симпатичными; более того, она ломала голову над тем, почему не заметила этого раньше. Целых три года избегали они друг друга. И вот спросить, почему, раз теперь они сидят рядышком, болтают, словно старые знакомые, более того сплетничают, а по мнению Малгоси, именно сплетничание образовывало глубинную, самую интимную связь между женщинами. Ей даже вдруг пришла в голову шальная мысль поменяться косметикой: ее можно так шикарно вывалить прямо на стол или на пол. А потом пробовать, осматривать и при этом всем хихикать и просто смеяться. Но вместо того, она набрала воздуха и выпалила, чтобы иметь как можно быстрее за собой:
— Девки, вы классные. Я страшно вас люблю.
При этом она как раз прикуривала сигарету. Сначала Люцина, потом и Беата полезли обниматься. Малгося крепко прижала обоих и тут с изумлением заметила, что на белой блузке Люцины остался след от ее мокрой руки. До этого она никогда так сильно не потела, и в других обстоятельствах страшно обеспокоилась бы. Но не здесь, не в этом милом доме, с самыми замечательными девочками — нет, она просто не могла бы волноваться.
— Теперь будем встречаться часто, — обещала Люцина.
— Да, сложнее уж реже, чем раньше, — напомнила ей Малгося.
— Это как же? Пять раз в неделю! — щелкнула пальцами Беата.
— Ну понятно, школа, — рассмеялась Малгося. Она потянулась за новой сигаретой. Люцина придержала ее руку. Догоревшая всего до половины «вог» ждала в пепельнице. Малгося крепко затянулась, и в полумраке комнаты жар был похож на красную звездочку. А ей вдруг захотелось настоящих сигарет: красного «Мальборо» или «Лаки Страйк». Так, сейчас она выйдет, сейчас купит.