Святой Вроцлав
Шрифт:
— Такая милая девочка была. Очень тихая, но всегда у нее имелось собственное мнение. И она умела не навязываться с ним.
Умная, тихая — ее слова были словно вопросы. Так что Михал подтвердил их и тут же стал их отрицать. Ну да, Малгося была милой, умной и просто прелесть, но Малгоси то уже нет, а он совсем даже не верит, чтобы девушка желала вернуться.
— Мы много разговаривали об этом. Она говорила, что желает уехать, и чтобы я не удивлялся, если когда-нибудь ее не будет рядом. Поначалу я был удивлен и даже перепуган, а сейчас до меня дошло. Она уехала в Ирландию. Вот, правда, ее отец
— Он звонил нам.
— Знаю, знаю. А меня он чуть не убил. Страшный человек.
Беата пихнула Люцину под столом, и та туже начала пить быстрее. Михал это заметил и улыбнулся, поднеся к губам рюмку с абсентом. Он поднес Беате огонь, та курила «вог», а поскольку девушка замолчала, разговорился он сам. В первых трех предложениях он хвалил Малгосю, чтобы в четвертом повернуть все с ног на голову. Вот он и говорил, что Малгося была умной, начитанной, частенько говорила что-то забавное, но бывало и такое, что она замыкалась в себе и выходить из себя не желала. Она обожала смеяться, так что они вместе могли хохотать часами, а потом — без всякого повода — она вдруг начинала рыдать, и вообще… Беата, скорее всего, потому что заслушалась, не заметила, что лицо Михала постепенно каменеет, а голос начинает заламываться. В конце концов, он совсем уже замолчал, а Люцина оставила их двоих. Парень проводил девушку взглядом.
Заметил он и стоявшего в тени Томаша. Пойдет за ней или нет? Отец Малгоси сделал шаг, но остановился. Точно так, как они и договорились: Помни, которая выйдет — можно проигнорировать. Подожди» — Так говорил Михал, когда они расходились.
Парень дал себе еще минут тридцать, в течение которых выпил еще одну порцию абсента, выкурил «вог» и следил за тем, как тело Беаты расслабляется, чтобы приклеиться к нему. Вдвоем они уже не говорили о Малгосе — Михал вспоминал свои экзамены на аттестат зрелости, заверяя, что столь замечательное — как Беата — создание сдаст их на одни шестерки, затем почесал язык о том же, что и все — какая ужасная эта погода, никогда еще подобного не было, ну и — естественно — о том, что же такое этот пресловутый Святой Вроцлав.
— Сама я не знаю, но этого места боюсь, — Беата изо всех старалась, чтобы ее прижали к себе.
— А мне кажется, что никаких причин нет. Все только и говорят об этом месте, но мне кажется, беспричинно. Я же там живу рядом и — знаешь что — если бы не та банда психов, что собралась вокруг, я вообще не обратил бы внимания. Разве он чем-то мешает? Вот я точно так же могу поехать в институт, выспаться или посидеть с красивой девушкой, — тут Михал сглотнул слюну, — остается лишь надеяться на то, что люди, живущие в середине, в том самом Святом Вроцлаве, жизнью довольны.
Момент он почувствовал только так, то ли по часам, то ли по покрывшимся поволокой глазам Беаты. Самое времечко пойти куда-нибудь еще, где можно потанцевать и даже хорошенько подрыгаться, — сказал он, — ну или разве что ты желаешь здесь и упокоиться. Беата только покачала головой, так что ответ следовало вычитывать из этого жеста.
Михал пустил девушку вперед, но когда они свернули, тут же с ней поравнялся, идя со стороны дома, он взял Беату под руку. Так они прошли метров сто. Моросил дождик, и Михал извинялся, потому что, конечно же, следовало
Остановились они за новой фабрикой по очистке сточных вод на Янувке. Дождь затмил отдаленные городские огни. Михал вытащил дезориентированную Беату и пихнул ее в объятия Томаша, затем достал гигиенические салфетки, смочил слюной и протер ладони. Девчонка покусала его и поцарапала.
— Где моя дочь? — спросил Томаш.
Беата что-то пискнула. Томаш повторил вопрос. Девица разнылась на всю катушку. Тогда старший мужчина оттолкнул ее и тут же дернул за руку. Беату развернуло. Томаш ударил ее по лицу. Та упала, но сразу же сорвалась с мокрой земли и вслепую помчала по дороге. — Бляаа… — вырвалось у Михала. Томаш догнал девчонку первым, свалил ее на землю и прижал коленом. Он тяжело дышал. Его лицо над ее лицом.
— Где моя дочка? Где моя дочка? — Тут он вытащил из кармана темный скальпель. — Скажи, или я тебя порежу.
Он еще не успел поднять руку, как на него налетел Михал, сбросил с Беаты, выбил лезвие из руки и пинком послал его в темноту. Беата с трудом поднималась. Томаш поначалу стоял на четвереньках, а потом прыгнул. Михал уклонился, затем приложил по морде раз и другой, пока доктор не пришел в себя. Теперь он стоял, сжимая кулаки. Он еще раз хотел атаковать Михала, но на сей раз ему не хватило смелости.
Беате каким-то образом удалось подняться.
— Просто скажи: что вы с ней сделали… Скажи, и я отвезу тебя домой. Куда захочешь, — сказал Михал.
Девица плакала, она не могла выдавить из себя ни единого слова. Сначала от страха, но потом голос ее изменился, и она повисла на шее Михала. На все это пялился Томаш — будто баран, которому на голову свалилось что-то тяжелое.
— Мы отвезли ее, — удалось сообщить Беате между всхлипываниями, — прошу простить… я ужасно виновата…
— Куда? — рявкнул Томаш.
Девица вновь разрыдалась.
— В то ужасное место.
Томаш взвизгнул, прыгнул и упал, поскольку Михал отпихнул его.
— Зачем ты это сделала?! — орал отец Малгоси, а Михал обнял Беату рукой, провел к машине. Там он вытер платком ей слезы и ждал, когда девчонка успокоится.
— Если не хочешь меня больше увидеть, помни об одном: Ни слова! Никому! В особенности, этой своей подружке. Если ты нас выдашь, мы выдадим тебя. Сейчас весь город на краю нервного срыва, так что за тебя никто не заступится.
Михал сел рядом с Беатой. Томаш, не говоря ни слова, включил зажигание. В течение всей обратной дороги он не отозвался ни словом. Автомобиль остановился возле указанного Беатой дома, и они еще долго ждали, когда девица пожелает выйти. Перед тем, как открыть дверь, она шепнула на ухо Михалу нечто секретное. Очень тихо. Настолько тихо, что сейчас я и не знаю, услышал ли тогда Михал что-либо.
Они оставили ее. Беата глядела, как машина сворачивает на перекрестке — если не считать Малгоси, самая одинокая девчонка во всем Вроцлаве. Она так никогда и не узнала: была ли сцена на Янувке неподдельной или разыгранной.