Святые в истории. Жития святых в новом формате. XVI-XIX века
Шрифт:
В Константинополе Косма сумел встретиться с константинопольским Патриархом Серафимом II, который дал ему благословение и разрешение заниматься миссионерской деятельностью в деревнях Фракии.
Шел 1760 год, когда иеромонах Косма в возрасте примерно сорока шести лет отправился к людям на проповедь.
Вероятно, первое время греческие крестьяне не принимали его всерьез, а если и приходили послушать, то скорее из любопытства.
Но Косма не унывал – он вообще умел над собой подтрунивать: «Знаю, что и надо мною смеются, говоря: „Теперь пришел ты, противный монах, чтобы нести здесь отсебятину“. Слова, которые я говорю вам, не мои, а Духа Святого. Мои – только мои грехи. Кто хочет, пусть верит, каждый наделен свободной волей и может поступать, как пожелает. Я лишь исполняю свой долг, свою работу» («Слово пятое»).
Странствующий по деревням миссионер везде говорил об одном и том же – о любви к Богу и ближнему – и так, что его понимал любой безграмотный пастух.
«– Есть ли среди вас тот, кто имеет любовь к своим братьям? Пусть он поднимется и скажет мне об этом. Я благословлю его и велю всем христианам простить его, и он получит такое прощение, которое не смог бы купить и за тысячу мешков с деньгами.
– Я люблю Бога и моих братьев, учитель.
– Хорошо, дитя мое, вот тебе мое благословение. Как твое имя?
– Костас.
– Каким ремеслом ты занимаешься?
– Я пасу овец.
– Ты взвешиваешь сыр, который продаешь?
– Взвешиваю.
– Ты, дитя мое, научился взвешивать сыр, а я научился взвешивать любовь. Стыдятся ли весы своего хозяина?
– Нет.
– Как мне понять, дитя мое, любишь ли ты своих братьев? Я взвешу твою любовь и, если она правильная, благословлю тебя и попрошу всех христиан простить тебя. Отныне, куда бы я ни пошел проповедовать, я везде буду говорить, что люблю господина Костаса больше жизни. <…> А теперь скажи: любишь ли ты того нищего ребенка?
– Люблю.
– Если бы ты действительно любил его, ты бы купил ему рубашечку (ведь он раздет), и он
молился бы о твоей душе. Вот когда любовь твоя была бы настоящей, а сейчас она недостаточная. Разве не так, христиане?» («Слово первое»).
Поначалу многим было даже удивительно, что этот странствующий по греческим деревням проповедник никого не обличал и отказывался брать деньги за проповеди, молебны или поминальные службы. А если кто-то из зажиточных крестьян все-таки настаивал на плате, тому он советовал лучше купить на эти деньги для односельчан нательные кресты и четки, а для бедных женщин – платки, чтобы они не ходили с непокрытой головой.
Себе же Косма никогда ничего не брал, говоря: «И как же вы хотите меня наградить? Деньгами? А что я с ними буду делать? По милости Божьей, у меня нет ни кошелька, ни сундука, ни дома, ни другой рясы, кроме той, которая на мне… А если все же хотите дать мне денег, вам придется дать мне и мешок для них, и человека, чтобы его носил, потому-то я ленив и не могу их волочить. Если хотите дать мне денег, не лучше ли вам дать мне камней и черепицы. Если бы я странствовал ради денег, я был бы сумасшедшим и безрассудным. Они мне не нужны, дети мои. Но что же тогда является моим вознаграждением? Чтобы вы собирались по пять-десять человек и беседовали об этих священных истинах, о которых я вам рассказал, запечатлевали их в ваших сердцах, чтобы они вели вас в жизнь вечную.»
Выпускник Афониады, он, конечно, обладал обширными научными познаниями и хорошо владел литературным греческим языком («Я, христиане, посвятил учебе сорок-пятьдесят лет… глубины мудрости изучил»), но предпочитал нарочно притворяться немного неучем.
Он вворачивал в свои речи просторечные словечки или грубоватые обращения из крестьянского быта – лишь бы быть понятным слушателям.
«– Благородные братья, вы хотите быть людьми или ослами?
– Людьми, – раздавалось в толпе.
– Тогда сделайте тело рабом, а душу его госпожой, и будете называться людьми».
Его учитель грамматики в Афониаде, знаменитый филолог Панайотис Паламас, ратовавший за соблюдение норм греческого языка, наверное, был бы шокирован, услышав проповеди Космы. Зато греческие крестьяне с удовольствием слушали в его изложении все христианское вероучение от Сотворения мира до Воскресения Христа, иногда по два-три вечера подряд.
Но теории Косме было мало, он в любой момент мог остановиться и обратиться к кому-нибудь с вопросом: любит ли он смирение?
А выслушав ответ, сказать: «Ты, говорящий, что любишь смирение, разденься и обойди всех людей вокруг. Не хочешь? Сделай другое – срежь половину своих усов и выходи так на рынок. И это не хочешь сделать? Стесняешься? Я говорю это не только тебе, но и всем, чтобы слышали. Не говори, что ты смирен, внутри тебя сидит свинья гордости. Видишь меня с этой бородой? И она вся наполнена гордостью».
Встреча с Космой зачастую кардинальным образом меняла жизнь людей.
Рассказывают о легендарном разбойнике Тоцкасе из селения Загори, который после проповеди Космы не только оставил свое ремесло, но на собственные средства купил сорок больших медных крещальных купелей для греческих храмов, а потом выстроил церковь Святой Параскевы в селении Аплохори, и потом еще и мельницу, благодаря которой содержались храм и школа в деревне Дервизана.
И не его одного после проповедей Космы охватывал настоящий порыв добра и щедрости. На собранные во время молитвенных собраний деньги во многих греческих деревнях строились храмы, школы, часовни. В последние годы Косму постоянно сопровождали несколько ювелиров, выкупавших сдаваемые людьми украшения. Часть полученных средств отправлялась на строительство школ, другая – на содержание священников и учителей, третья шла под залог в банк, чтобы в будущем обеспечить работу уже существующих школ. Таким образом, незаметно выстраивалась система бесплатного народного образования Греции, одним из основателей которой считают Косму Этолийского.
«Когда я только начал проповедовать, меня посетил помысел: почему бы мне не брать за свою проповедь деньги (а надо сказать, я был сребролюбцем и любил деньги, не то что вы, нелюбящие и презирающие их, не так ли?)» – незаметно подбадривал он жертвователей.
Подсчитано, что за время его деятельности богатые греки купили более четырех тысяч больших медных купелей (по цене 12 грошей за каждую – большие деньги по тем временам!), раздав их по храмам в греческих селах. Бедному народу было роздано более 300 тысяч четок, 400 тысяч платков и косынок, большое количество православных книг.
Появление Космы в том или ином селе стало превращаться в праздник, большое общенародное торжество.
Странствующий миссионер приносил с собой скамейку, что-то вроде небольшой кафедры, и говорил с нее, чтобы его было слышно и в дальних рядах. Рядом устанавливали большой деревянный крест. Вечерняя проповедь переходила во всенощное бдение под звездным небом, а иногда прямо на поле устраивалась общая поминальная трапеза или служились молебны святым.
Покидая село, Косма оставлял на поле крест в память о молитвенном собрании, а скамейку забирал с собой и отправлялся в другое место.