Сын Льва
Шрифт:
Мамуля закрыл лицо пальцами и несколько минут молчал, тяжело дыша. Потом, как ни в чем не бывало, спрыгнул со стола и подошел к Леодану.
— Учись, мальчик, как надо играть, — сказал он.
— Давайте читать пьесу, — предложил Залман, разворачивая на столе свитки папируса.
Леодана усадили между Китисом и Хрисом-Святошей. Залман начал читку. Леодан, несколько растерянный всем происходящим, сначала слушал Залмана без всякого интереса, но потом пьеса его захватила. Действие драмы происходило в столице Дорийского королевства Алории во времена, предшествующие правлению легендарного короля Гархуса. В междоусобной войне схватились две знатные дорийские семьи, и войну это ничто не могло остановить. Но вот однажды юноша Фаэн полюбил девушку Натиссу из враждебной семьи. Бог любви и радости Пантар сочетал молодых людей тайным браком, но злой Рок был против — и молодые люди погибают, примирив своей смертью два семейства. Актеры слушали, одобрительно кивали головами. Хрис-Святоша время от времени подливал всем вина. Мамуля сидел справа от Леодана, подперев голову рукой, и аккуратно, чтобы не размазать краску на веках, вытирал набегавшие на глаза слезы. Леодан не мог сказать, сколько прошло времени — наверное, очень много. Наконец, Залман дочитал последний свиток.
— Вот моя новая пьеса, — добавил он, обращаясь к притихшим актерам.
— Восхитительно! — Мамуля всхлипнул, шумно высморкался прямо на пол. Тощий Святоша молча пожал Залману руку, потом то же самое сделали и Нефер, и Нерикс, и все остальные.
— Спасибо, — говорил растроганный Залман. — Спасибо, братья.
Леодан подумал, что ему из вежливости тоже стоило бы похвалить автора, тем более что пьеса ему действительно понравилась. Но ему помешала тощая угрюмая женщина.
— Садитесь жрать, — рявкнула она, подойдя к столу. — Похлебка давно готова. А я не собираюсь торчать тут с вами всю ночь.
— Нет, сто раз нет! — Мамуля, совсем по-женски подобрав полы своей расшитой хламиды, выскочил на сцену, схватил Леодана за руки, заглянул в глаза. — Я тебе не верю. И зритель не поверит. Ты просто декламируешь текст.
Леодан машинально заглянул в папирус. Он не перепутал ни единого слова, все прочитал так, как записал Залман. И что же он делает не так?
— Китис! — заорал Мамуля. — Китис, разорви тебя демоны, иди сюда!
— Он ушел, Эгон, — отозвался один из актеров, сидевших неподалеку от сцены и занятых починкой бутафорской колонны. — Зал отправил его за жратвой.
— Почему я всегда все узнаю последним? — Мамуля топнул ногой так, что облепившие перила на верхнем ярусе амфитеатра галки тучей взлетели в воздух. — Ладно, обойдемся без него. Представь себе, что я — это Китис. То есть Фаэн. Представил?
— Да, — Леодан снова заглянул в папирус.
— Хорошо, — Мамуля протянул к юноше унизанные браслетами руки, раскрыл ладони в зовущем жесте. — Он стоит под твоим балконом. Он влюблен. Он смотрит тебе в глаза. Прах тебя покрой, куда ты смотришь?
— Прости, я отвлекся, — Леодан смущенно потупил взгляд. — Что я должен делать?
— Жить! Не говорить слова, записанные на этом засратом папирусе, а жить, понял? Начинай!
Леодан кивнул, поднес папирус к глазам, пробежал еще раз надоевшие до тошноты строчки своего монолога:
Кто ты такой? Что делаешь ты здесь? Зачем меня в сей час ты беспокоишь? О, боги! Ты… Безумец! Как ты смеешь? Немедля уходи — когда тебя Под окнами моими кто увидит, Не миновать беды…— Плохо! — Мамуля схватился за голову. — Где страсть? Где страх? Ты любишь этого парня, понимаешь?
— Понимаю.
— А я не слышу! Ты говоришь с ним, как пристав с пьяным бродягой, шатающимся по ночной улице. Где трепет сердца, беспокойство за любимого, который подвергает свою жизнь опасности, пробравшись в сад враждебного семейства? Ты бы видел свое лицо. Каменная физиономия, как у статуи Аквина на площади. А жесты? Они поважнее слов будут. Дай сюда! — Мамуля вырвал у Леодана папирус. — Вот, слушай:
Еще лицо не видела твое, Но поняла, что это ты, несчастный, Пришел сюда, чтоб мой покой нарушить, Заставить сердце леденеть от страха. Неужто не поймешь — тебя убьют, Коль здесь застанут, под моим балконом?— Проклятье, Зал умудрился в слове «балконом» сделать две ошибки!
— Что? — не понял Леодан.
— Да так, ничего… Что скажешь?
Леодан пожал плечами. Сказать было нечего — Мамуля действительно мастерски проиграл прочитанный им маленький фрагмент. Голос актера звучал взволнованно, протяжно, с мольбой и страхом, лицо отражало все чувства, а движения руки, которую Мамуля то прикладывал к груди, то протягивал вперед в отстраняющем жесте, будто иллюстрировали слова роли.
— Вот что значит талант актера, — заявил Мамуля, промокнув лоб кружевным платком. — Смотри и учись.
— Мне обязательно жестикулировать? — спросил Леодан.
— Обязательно. Среди зрителей непременно найдутся три-четыре глухих пентюха, которые ничегошеньки не услышат из твоего щенячьего мяуканья на сцене. Ты должен продублировать свои слова жестами специально для всяких тугоухих ублюдков. Я уж не говорю о ценителях, которых в зале будет полно. И все они потом будут называть тебя бездарем, разбирая по косточкам твою дерьмовую игру. Приятно будет это слышать?
— Я не хочу играть, — Леодан развернулся и начал спускаться со сцены. Мамуля пару секунд в остолбенении смотрел юноше вслед, потом кинулся за ним, схватил за руку.
— Не смей меня трогать! — Леодан ударил актера по руке. — Катитесь к демонам с вашим театром. Не больно и хотелось.
— Постой, милый, не сердись, — Мамуля всплеснул руками. — Прости, если я тебя обидел. Ты талантливый, очень талантливый. Но актерское ремесло очень и очень непростое. Надо учиться. Я ведь в юности тоже учился. Мой импресарио меня палкой бил, если я путал слова роли. Так бил, что мой задний фасад стал в конце концов смахивать на задницу павиана. Я неделями на животе спал. Зато потом я не раз вспоминал его и его палку добрым словом, потому что они научили меня работать. Веришь?