Сын Льва
Шрифт:
— Как ты сказал, ее имя? Каста? Я что-то слышал о твоей госпоже, — Залман почесал переносицу, исподлобья посмотрел на Леодана. — Мои…компаньоны рассказывали мне о ней. Но давай лучше поговорим о тебе. Чем больше я наблюдаю за тобой, тем больше у меня появляется желание попробовать тебя как актера. В конце концов, твоей госпожи сейчас нет в Фанаре. Не думаю, что ты слишком загружен делами, иначе не торчал бы целыми днями в порту. Нет желания поиграть на сцене? Я предлагаю хорошее дело, друг мой. Сможешь заработать дюжину ардженов.
— Твое предложение звучит заманчиво. А если я откажусь?
— Если бы ты был свободным человеком, я бы взял тебя измором. Я бы спал под твоей дверью и ходил бы за тобой по пятам. Но ты раб. Могу обещать тебе только одно: когда твоя госпожа вернется в Фанар, я сделаю все, чтобы выкупить тебя и сделать звездой своей труппы.
— Ты настырный человек, Залман.
— Очень настырный. И я умею ценить красивые вещи и талантливых людей.
— Я уже это заметил, — Леодан так и не понял, куда его определил поэт, в красивые вещи или в талантливые люди. — Но я никогда не играл на сцене.
— Это совсем не важно! Глядя на тебя, я уверен, что ты умеешь декламировать стихи. Ты ведь обучен грамоте?
— Обучен, но только дарнатской азбуке.
— Вот как? Бьюсь об заклад, у тебя куча талантов.
— Кое-что я умею, — опустив глаза, сказал Леодан. — Немного могу петь и танцевать, играю на цитре и флейте.
— Прекрасно! Я знаю дарнатский алфавит и смогу переписать для тебя роль знакомыми тебе письменами. А уж остальным актерским премудростям тебя быстро обучит Мамуля.
— Какая еще Мамуля?
— Мой друг и совладелец театра. Вообще-то его зовут Эгон, но мы зовем его Мамуля. Ты поймешь, почему. Ну так как, попробуем?
— Вообще-то я не против. А когда?
— Да хоть сейчас. Мой театр недалеко, в трех кварталах отсюда. И мои друзья как раз собираются разучивать мою новую пьесу. — Залман с улыбкой протянул юноше руку. — Идем, я приглашаю тебя.
Леодан колебался лишь одно мгновение. Где-то в душе еще шевелилось беспокойство, но любопытство взяло верх, и юноша ответил на рукопожатие Залмана.
— Друзья? — спросил он.
— И единомышленники, — добавил Залман.
В огромном деревянном сарае, тускло освещенном пламенем очага и масляными лампионами, расположилось полтора десятка мужчин. Три человека спали на расстеленных в углу циновках, еще трое азартно играли в кости, переругиваясь друг с другом, но большинство расположилось за большим дощатым столом, уставленном кувшинами и мисками со скудной едой — хлебом, овечьим сыром, овощами. У очага долговязая тощая женщина с угрюмым лицом помешивала в большом закопченном котле какое-то варево — видимо, горячий ужин для всей честной компании. Появление Залмана в компании с новеньким было встречено ревом восторга.
— Ах, какой миленький! — неожиданным басом выпалила рослая и дородная белокурая дама, облаченная в лилово-оранжевую хламиду и обвешанная драгоценностями, словно храмовый идол. Вскочила с заменявшего стул ящика, семенящими шажками подскочила к Леодану и восторженно всплеснула руками. — Великие боги, да он просто кукленочек! Ты все-таки разыскал его, Зал.
— Это Эгон, мой компаньон, — представил даму в хламиде Залман. — А нашего нового друга зовут Леодан.
— О, какая прелесть! — Эгон-Мамуля манерно помахал в воздухе пальцами, унизанными перстнями с огромными фальшивыми камнями. — Прррелестный юноша, клянусь маской Пантара! Позволь, мой сахарный, я тебя поцелую…
Леодан не успел среагировать — Мамуля сжал его в объятиях и крепко поцеловал прямо в губы, удушая молодого человека крепким перегаром и резким запахом каких-то притираний. Леодан ужом вывернулся из рук Мамули, избежав второго поцелуя.
— Дикарь! — засмеялся Эгон. — Дикий олененочек! Он мне нравится, Зал. Он должен быть с нами, я этого хочу!
— Он с нами, — заявил Залман громким голосом. — Он будет играть роль Натиссы.
Актеры окружили Леодана, с улыбками жали руки, хлопали по плечу. От них пахло сивухой и потом, в сарае было жарко, и у Леодана начала кружиться голова. Кто-то сунул юноше чашу с вином. Леодан машинально сделал глоток и едва не выплюнул вино обратно: в чаше было отвратительное дешевое пойло из перебродивших фруктов, которое в Дарнате называли «Последняя радость забулдыги».
— Это Хрис, — сказал Залман, показывая на тощего седого человека с красным носом. — Он исполняет роли старших богов и жрецов. Поэтому мы называем его между собой Хрис-Святоша. Хрис воистину великий актер — даже будучи вдребезги пьяным, никогда не забывает и не путает текст. Это Нерикс, он играет праведных мужей. Нефер у нас дока по части животных. А это Китис, — Залман подтолкнул к Леодану светловолосого парня лет двадцати пяти. — Он будет играть твоего возлюбленного Фаэна. Моя пьеса называется «Фаэн и Натисса». Правда, отличное название?
— А я буду играть твою кормилицу, — пробасил Мамуля и, подобрав подол хламиды, с неожиданной для своей комплекции легкостью взгромоздился на стол. При этом Мамуля раскрыл Леодану секрет своего внушительного роста: он был обут в котурны на платформе чуть ли не в фут высотой. — Увы, мое время прошло, и могу я теперь сыграть лишь служанок героини. А когда-то, братья, я играл молодых красавиц! И как играл! Видели бы вы меня в роли куртизанки Алетто. Весь зал рыдал, когда я произносил свой монолог!
— Началось! — подмигнув Леодану, шепнул молодой Китис.
Мамуля запустил пальцы в свои крашеные локоны, закатил глаза и, подняв к дырявому потолку сарая правую руку, продекламировал, удивительным образом изменив голос с густого баса на мягкий напевный тенор:
Родители? Я им давно простила То, как они со мною обошлись. По совести, я их благодарить Должна за жизнь, которую веду, За этот блеск, и роскошь, и богатства, Которыми везде окружена, За этот дом, за сад и за наряды, За ожерелья, кольца, серьги, пряжки, Которых у меня не счесть. Еще Любима я мужчинами и власть Имею я над ними — даже царь Моей покорен воле, мне подвластен. Но я несчастна, слышишь ты — несчастна! О, как я одинока, Эвриал! Я знаю — мне завидуют, считая Что ветреной Алетто так легко И весело, и счастливо живется, Но кто узнает, сколько горьких слез Я проливала средь глубокой ночи, Очередного гостя проводив! Теперь мне кажется, что эти годы я Сожгла впустую, и моя душа Сгорела, превратившись в горький пепел. Себя я ненавижу…