Сын Неба
Шрифт:
Дело растущего зерна продолжать рост. Всем же прочим немедленно прекратить все дела и заниматься лишь нижеследующим. Где есть дамбы удлинять; все плотины - возвышать, все каналы - углублять. Из налоговых хранилищ извлечь гречиху и просо на прокорм работников. Где нет ни проса, ни гречихи, раздать другое: пшеницу на севере, рис на юге. Где нет запасов топлива для варки, немедленно изъять таковые из частных хранилищ. В возмещение заплатить наивысшую рыночную цену...
Ладан и прочие обрядовые приношения предлагать во всех местах культов. Все молитвы всем богам, какие известны, читать без перерыва.
Тут все писцы, то и дело макавшие перья в каменные чернильницы, собрали свои принадлежности и, пятясь, удалились.
– Всем по своим местам! Немедленно!
– произнес Сын Неба.
– Подать моих слонов! Теперь же! Как горько я сожалею, что подагра не дает мне встать в стремена! Вперед, мои носильщики! Вперед!
Подобные речи Хубилай порой произносил с большим воодушевлением. Но голоса никогда не повышал.
И буквально через считанные мгновения в громадных палатах не осталось ни единого человека. Все, что происходило, было похоже на взмах гигантского веера, гасящего столь же гигантские свечи, - пламя трепещет, и мощные фитили тонут в пахучем воске. Из людей там остались только старые евнухи низших рангов - давно не мужчины и уже не вполне люди. Именно их порой дрожащие, но твердые руки и занялись тлеющими углями.
Из мест близких и далеких, с башни и из храма, с холма, со стены и из крепости слышалась разноголосица гонгов, колоколов и рогов. Не слышалось только барабанного боя. Великий хан весьма мудро приказал не бить в барабан, ибо каждому катайцу известно, что барабан будит драконов. Бой барабана считался голосом дракона. То был голос грома и молнии - а гром и молнию вызывали драконы. Драконы же вызывали и дождь - а дождя было уже достаточно. Оставалось только молиться, чтобы его было не более чем достаточно.
Так великий хан не допускал наводнений. Но теперь Хубилай - и даже его императорские почтовые станции - был слишком далеко, а муссонный паводок поднимался все выше в сплетении водных путей болота Шести Драконов, что в вассальном царстве Чамба. Ибо дожди вассалами человеку не приходились.
Сидя на ветвях раскидистого бананового дерева, Марко в страхе наблюдал, как мрачные волны подбираются к бокам ошалевших коней. Отец его бубнил себе под нос что-то про четыре десятка камушков бирюзы, каждый размером с ноготь на большом пальце взрослого сарацина. А дядя все вздыхал об Италии, где на ветвях деревьев рассиживаются не люди, а пухлые голуби. Монгольские и татарские всадники, не переставая отрывать пьявок от своих кровоточащих тел, о чем-то глухо переговаривались. Ученый Ван... странствующий рыцарь Хэ Янь... татарский раб Петр... Оливер со своим немым пажом - все они, хмурые, промокшие до нитки, липли к надземным корням мощного банана.
А маленький сфинкс, которого путники вызволили из зловещей пещеры феи Облачного Танца, восседая на затейливо изогнутой ветви, лениво вылизывал свою мокрую золотистую шерстку.
– Сфинкс!
– возопил Марко.
– Прелестный сфинкс! Ведь ты мастер всяких загадок! А здесь слишком влажно для существа, привыкшего к жаркому солнцу пустынь! Наше грозное оружие и быстрые кони, наши сильные руки и серебряные пропуска здесь нам не подмога!
"Шлеп-шлеп", продолжал шлепать маленький язычок. А потом сфинкс все же заговорил...
21
Люй: Странствие.
Огонь пылает на горе;
Стойким путникам - счастье.
– Попроси банан унять это жуткое наводнение, - отозвался сфинкс, продолжая вылизывать свою золотистую шерстку. А потом загадочно улыбнулся.
– Марон! Мало того что в этом Богом проклятом месте мы должны рассиживаться на ветвях подобно растрепанным голубям венецианской Терра-Фирмы! Так нам еще, как последним психам, предлагают пообщаться с деревом!
– возмутился Маффео.
– Лично я не собираюсь болтать с этим переросшим кустом.
– И я... с тобой... тоже...
– послышался голос - будто тихий вздох ветра.
– Ну вот, ты еще и оскорбил этот спасительный банан, - недовольно заметил сфинкс.
– Теперь нам крупно повезет, если мы не утонем.
– ...утонем...
– прошелестел тихий голос оскорбленного бананового дерева.
– Марон! Тут ни от кого разумного слова не добьешься, - проворчал Маффео, чувствительно дергая себя за бороду.
– А тем временем кони - и люди, между прочим, - сатанеют, оказавшись в такой подлой ловушке!
Уставившись на бурные воды, Марко вспоминал рассказ своего деда, переданный тому его дедом, - историю о последствиях одного проступка слуги дожа Марчелло, когда однажды летом вопреки всем известным наукам и традициям, разуму и логике этот дурень допустил, чтобы растение, именуемое "громовым чертополохом", лишилось подпорок на краю крыши Герцогского дворца. Как небо почти тотчас потемнело, как оглушительно загрохотал гром и как хлынули потоки неистового ливня. Беременные женщины, кобылы и овцы все разом выкинули. Повсюду вдруг скисло все молоко, а сыры примыкающей к Венеции Терра-Фирмы весь тот сезон выходили порченые.
Те, кто опрометчиво поспешил вставить в свои окна новомодные застекленные рамы (а стекло, искусством дутья которого особо славилась Венеция, надо заметить, прежде использовалось лишь для сосудов, да и то людьми богатыми, не удовлетворявшимися посудой глиняной), - так вот, эти модники уже после первого удара грома могли собирать осколки. С третьим раскатом пузыри на концах стеклодувных трубок лопнули в мелкую пыль. С четвертым все стеклодувы оказались на коленях, распевая "Dies Irae... dies ilia... teste David cum Sibylla", в полной уверенности, что тот самый день гнева наконец пришел.
Новое вино в кадках, трубках и бочонках, вспенившись, хлынуло прочь. То же, что осталось, скисло и прогоркло, - даже рабы из Арсенала пить его отказывались, угрожая скорее мятежом. Вконец разбушевавшаяся Адриатика разнесла все дамбы вдоль Лидо. Бросаясь на берег будто табун взбесившихся коней, море грохотало подобно целой армии, ведущей ожесточенную битву, - и затопило все суда во всех бухтах.
К счастью, проступок негодного раба не остался незамеченным и его приволокли к ногам дожа. А тот, не рискуя тратить время на созыв сената, приказал тотчас казнить болвана. Труп подняли на тот самый край крыши, где слуга еще недавно сидел, болтая ногами и сшибая - вот глупец!
– побеги громового цветка.