Сыновья
Шрифт:
Она заглянула в чулан, сняла с гвоздя забытый платок; пошарила по углам, не завалилось ли еще что путное, спустила по привычке щеколду на двери и вышла двором на улицу. Она шла переулком к новой избе и все оглядывалась.
— Ничего, так надо, так надо, — говорила она себе, плотнее сжимая губы. — Свыкнусь… радоваться должна, а не плакать.
Новоселье справляли в октябре, в первое воскресенье.
Еще за неделю до праздника Анна Михайловна приготовила солод и в субботу сварила корчагу пива. Сусло вышло крепкое, темное и такое сладкое, хоть не клади сахара. Положили в сусло дрожжей, хмеля, изюму и, заткнув плотно кувшины, поставили пиво на печь — бродить. Из кооперации Анна Михайловна принесла селедок, рису, конфет, малосольного судака, круг колбасы, красивую, конусом, бутылочку рябиновки и три литровки мужицкой благодати — русской горькой. Ребятам показалось мало выпивки, они добыли еще портвейна и спотыкача. Потом зарезали барашка. Анна Михайловна вымыла белый, еще не успевший пожелтеть пол, постлала дерюжки в прихожей и в зале, в спальню половиков не хватило, протерла мелом стекла в горке и окнах, начистила кирпичом старый самовар, растворила пшеничное тесто, прибралась в новой избе и так уходилась-убегалась за день, прямо не помнила, как добралась до постели. А главная стряпня еще была впереди.
Раным-рано встала в это утро Анна Михайловна. Впотьмах торопливо пошла на кухню. Не привыкнув еще к новой избе, натолкнулась на табуретку, зашибла коленку и не сразу нашла дверь из спальни.
— Заблудишься… дворец и есть, — пробормотала она, потирая ногу, досадуя и усмехаясь.
Зажгла лампу, быстренько подоила корову, принесла дров и, приготовляясь к стряпне, впервые по-настоящему оценила просторную кухню, шкафчик, полочки, широкий, точно стол, шесток — все это не веданные ею маленькие бабьи удобства.
Можно было ворочать клюкой и ухватами, не боясь, что в окно заедешь, есть место, где квашню поставить и пироги развалить.
— Подсобишь, что ли… обещал? — шепотом побудила мать Алексея.
— А? Чего? — тревожно откликнулся он, поднимаясь на локти, таращась на свет и не понимая со сна.
— Говорю — подсобишь али не выспался?
— Подсоблю, — сипло ответил Алексей, приходя в себя.
— Может, и мне… дельце какое… найдется? — спросил Михаил, зевая и потягиваясь.
— Найдется, — добро сказала мать, — делов прорва, не знаю, как управиться… Вставай.
Втроем принялись они за стряпню. От Михаила, впрочем, помощь была невелика. Он больше работал языком и все пробовал, что подвертывалось под руку, — студень, изюм, сдобное тесто, даже от малосольного судака, который с вечера мокнул в воде, отрезал кусочек, пожевал и выплюнул.
— Одна соль… не соответствует своему названию.
Зато Алексей старался и, помалкивая, так быстро и круто замесил тесто для пирогов, что вызвал одобрение матери.
— Жена с тобой не пропадет.
— Вот еще… Я и не женюсь… больно нужно, — пробормотал сын.
— Сказывай… Не вижу я, кто по десять раз на день мимо окошек пробегает.
— Мало ли народу ходит по дороге! Не запретишь.
— А надо бы… В отца, даром что не косая, — проворчала мать. — Экое золото нашел!
— Отец тут ни при чем, — буркнул Алексей, отворачиваясь.
— Одна порода — и слава одна… Стыда у ней нет, чисто камень, а не человек. Перебралась к тетке, и горюшка мало.
— Не каждое горе со стороны видно, — не сдавался сын.
— А и таить-то нечего, один срам, — отрезала Анна Михайловна. — Другая бы на улицу не показалась. А ей хоть бы что, стриженой… Знай шляется под окошками.
— Правильно, правильно, Михайловна. Я ее вот как-нибудь по длинным ногам поленом угощу, — отозвался Михаил, ловко переводя разговор на шутку.
— Ты Настю угости. Она всю воду у нас в колодце вычерпала… тебя по вечерам поджидая, — оборонялся брат.
— Что же, Настя — девушка симпатичная, передовая. Я ее в комсомол рекомендовал. Поленом-то крестницу словно бы и неловко… не по уставу, — отшучивался Михаил. — Нет, ты послушай, Михайловна, — болтал он, — иду я третьего дня из конторы, подзапоздал, темно… Подхожу к дому и слышу — за углом шабаршит. Не иначе, думаю, Строчихина корова, шатунья, мох рогами ковыряет. Ну, постой, думаю, задам я тебе. Снимаю ремень, подкрадываюсь… II только собрался огреть, вдруг корова-то и заговорила человеческим голосом: «Ах, Леня, — говорит, — поедешь в город, на завод — и я с тобой. Страсть хочу инженером быть». А он, наш Леня, корову-то… извиняюсь, будущего инженера — чмок, чмок!..
— Это еще какой завод? — Анна Михайловна нахмурилась, пытливо взглядывая исподлобья на Алексея.
— Не могу знать, — ответил Михаил за брата. — Должно быть, машиностроительный, Алексей Алексеевич спит и видит себя механиком.
— Никуда я вас не отпущу, — сурово сказала мать, — и не выдумывайте.
— И не отпускай Лешку, обязательно не отпускай, — со смехом подхватил Михаил. — Уедет — копейки не пришлет. Всю выручку на Лизочку потратит. Как же, элеватор, прямо сказать — небоскреб. Которая на платье и тремя метрами обойдется, а ей все пять да пять… Я бы запятился от такого крепдешина. Я, например, как кончу летную школу, первое свое жалованье…
— На велосипед, — подсказал брат.
— Нет, иду на почту и посылаю Михайловне…
— Баян в подарок.
— Ну, будет вам, будет, замололи мельницы, — сказала, посмеиваясь, мать. Раскрасневшаяся от огня, она легко подняла на шесток чугун с водой, прихватила тряпкой кринку с убежавшим молоком и заодно посмотрела румянившуюся на сковороде баранину. — Скоро ли картошку начистишь, летун еропланный?
— Сию минуточку. Кстати, Михайловна, — вкрадчиво сказал Михаил, не спуская глаз с печи, — пивко-то надо бы исследовать… не скислось ли. Разрешите навести пробу опытному лаборанту. А с чем у нас сегодня лапша будет?
Анна Михайловна уронила кочергу.
— Ай, батюшки! Про лапшу-то я и забыла. Пес ее задери!.. Ведь с курицей хотела.
— Которой прикажете свернуть головку? — живо спросил Михаил, хозяйничая на печи с кувшином. — Пивцо в самый аккурат, злое, в нос бросается. Чистая брага… пробуйте, пока не заткнул… Хохлушку или Чернуху резать? Можно обеих.
— Бесхвостую, ее самую, Чернуху, — распорядилась мать, — корм жрет, а яиц от нее не видывали… Да как опалишь курицу, сбегай к Никодиму, — наказывала она, расторопно управляясь разом с несколькими делами, — стол попроси, скамей парочку, посуды там… Скажи Никодимушке, чтоб приходил ужо непременно, и зятя зови… Беда, сгорят у меня пироги, не знаю, как печет белое новая печка. Дров, кажись, чуть подбросила, а жару хоть отбавляй. Почернеет в уголь баранина… И тесто не поднимается, фу ты пропасть!