Сыщик-убийца
Шрифт:
Мужчины улыбались.
— Вы хотите сообщить мне хорошие вести? — спросила мистрисс Дик-Торн.
— Да, моя милая. Самую лучшую из всех — Жан Жеди умер.
Глаза Клодии засверкали.
— И вы взяли украденные у меня бумаги?
— К несчастью, я не мог их найти. Но, предположив, что они где-то есть, кому, кроме него, они могут быть интересны? Я убежден, что он уничтожил бумажник, не найдя секретного отделения.
— Возможно, — холодно ответила Клодия. — Если только вы сказали правду…
— Вы сомневаетесь?
— Очень может быть…
— Что же вы предполагаете?
— Что расписка Кортичелли и завещание Сигизмунда у вас.
— Клянусь, что нет!
— Хорошо, докажите.
— Как?!
— Приступив к исполнению плана, о котором я вам говорила.
— Браке Анри и вашей дочери?…
— Да. И когда вы узнаете, что произошло у меня вчера, вы поймете, что мы оба должны быть заинтересованы в этом браке.
— Что же произошло? — с беспокойством спросил герцог.
— Ваш сын Анри де Латур-Водье оказал мне вчера честь своим посещением. Он говорил странные, ужасные вещи.
— Объяснитесь, ради Бога!
Клодия, почти слово в слово, повторила то, что говорил молодой человек по поводу дела на мосту Нельи.
— Только-то?… — сказал герцог. — Я не вижу ничего для нас опасного. Случай дал возможность моему сыну ознакомиться со старым процессом, и он говорил о нем, как говорил бы о всяком другом.
— Да, но мой обморок при виде живой картины, без сомнения, привлек его внимание. Предположим, что когда-нибудь приподнимется хоть уголок этой завесы…
— Невероятно, — перебил Жорж.
— Невероятно, но возможно. В таком случае, приемный сын герцога де Латур-Водье, став зятем мистрисс Дик-Торн, конечно, не сможет обвинить Клодию Варни, на дочери которой женат.
Тефер позволил себе вмешаться.
— Ваш расчет верен, — сказал он, — и мне кажется, что ваша безопасность, герцог, действительно требует ускорения этого брака.
— Я обещал и исполню… — прошептал сенатор. — Но предвижу много затруднений со стороны сына.
— Надо преодолеть их.
— Мы их преодолеем! — вскричала вдова. — Я говорю «мы», потому что помогу вам. Когда вы вернетесь домой?
— Через три дня.
— Могу я приехать на другой день после вашего возвращения?
— Конечно, но с какой целью?
— С целью доказать вашему сыну, что мы знакомы давно, что покойный Дик-Торн, мой муж, был вашим другом.
— Слишком большая поспешность может повредить. Дайте мне сначала оглядеться. Через несколько дней я дам бал и приглашу вас с дочерью. Таким образом, вы появитесь у меня совершенно естественно.
— Хорошо, я подожду.
— Без недоверия?… — улыбаясь, спросил Жорж.
— Да. Но если замечу, что вы меня обманываете…
Клодия не договорила, но герцог все понял.
Вскоре мистрисс Дик-Торн уехала, а герцог назначил Теферу свидание на Лионской дороге, чтобы передать ключи от дома в Батиньоле.
В восемь часов он садился на курьерский поезд и на другой день, четверть четвертого, был уже в Марселе.
В этот день в Марсель не пришло ни одного парохода, и Жорж, желая создать впечатление, будто прибыл пароходом, решил подождать еще день для отправки депеши сыну.
Прошло три дня со времени отъезда герцога.
Берта Леруа мало-помалу выздоравливала. В это утро она смогла встать и, пользуясь хорошей погодой, пройтись по саду.
Жан Жеди, благодаря усердному уходу, был временно вне опасности. Он мог выжить при том условии, что никакое сильное волнение не уничтожит усилий доктора Этьена. Во всяком случае, Жан Жеди был в состоянии отвечать на вопросы.
Доктор снова и снова спрашивал его: есть ли у него мужество обвинить самого себя, чтобы восстановить честное имя Поля Леруа?
— Я поклялся и снова клянусь в этом!… — с видимым чистосердечием отвечал Жан Жеди.
Что касается Этьена Лорио, то им овладело сильное беспокойство.
После операции у Эстер Дерие началась сильная лихорадка, которая не поддавалась лечению и могла свести больную в могилу.
В тот день, посетив Жана, доктор поспешно отправился в сумасшедший дом, но там его ждала большая радость: его помощник объявил ему, что состояние Эстер изменилось к лучшему.
Этьен прямо пошел в ее комнату и нашел, что она очень слаба. Но это было естественно. Дело явно шло на поправку. С облегчением Этьен оставил Шарантон.
Вернувшись домой, он нашел письмо от дяди. Пьер Лорио писал, что уезжает на три дня. Он увозил за пятнадцать миль от Парижа старую, больную даму, которая боялась железных дорог, и говорил, что по возвращении займется ребенком, оставленным им в воспитательном доме 24 сентября 1837 года.
Эта неожиданная отсрочка немного раздосадовала Этьена, но, в сущности, она ничему не вредила, поэтому он покорился судьбе и решил в тот же день отправиться к Анри де Латур-Водье, чтобы поручить ему подать прошение от имени Берты Леруа и Жана Жеди по поводу покушений, жертвами которых они стали.
Жалобы должны были предшествовать просьбе о пересмотре дела Поля Леруа.
Наскоро пообедав, Этьен взял дело моста Нельи и отправился в дом на улице Святого Доминика.
Анри был в суде, но его лакей сказал, что он скоро вернется, и предложил доктору подождать.
Этьен согласился.
Через четверть часа Анри пришел домой и, дружески пожав руку Этьену, спросил:
— Чему обязан твоим посещением?
— Мне надо поговорить с тобой о многом.
— Серьезно?