Сыщик-убийца
Шрифт:
Жан Жеди с сомнением покачал головой.
— Вы мне не верите?
— Мне кажется, что доктор ошибается: со мной покончено.
— Вы можете только повредить себе, думая так. А между тем вы хотите жить.
Глаза старого вора сверкнули.
— О! Да! Я хочу жить!… — глухим голосом прошептал он. — Жить, хоть столько, чтобы заплатить мой долг тем, которые два раза хотели убить меня.
Мадам Урсула не слышала его.
— Нужнее всего вам в настоящее время деревенский воздух. Через два месяца вы поправитесь.
Бледное лицо больного оживилось.
«Если я поправлюсь, — думал он, — я уеду туда, в мой домик в Гавре, и буду жить спокойно, забыв то зло, которое сделал!»
— Вот и ваш бульон, — продолжала мадам Урсула. — Но нужно было бы красного вина, которое вам велел пить доктор, а у меня нет больше денег.
— Они у вас будут, только для этого нужно пойти во двор.
— Во двор?… — с удивлением повторила сиделка.
— Да. На заднем дворе, на грядке, вы увидите куст лилий. Возьмите лопату, которая стоит у домовой стены, начните рыть яму у куста лилий и найдете там четырехугольную жестяную шкатулку, которую принесете мне. Это моя касса, я там прячу деньги.
— Вот идея! — вскричала мадам Урсула. — Если бы вы умерли, не сказав ничего, вашим наследникам ничего бы не досталось!
— У меня нет наследников.
— Хорошо, я иду за вашей шкатулкой.
Сиделка вышла.
Оставшись один, Жан Жеди опустил голову на грудь и задумался.
«Правда, — думал он, — если бы я умер, то в один прекрасный день какой-нибудь дурак нашел бы это. При одной мысли меня разбирает досада. Если я умру, кому все достанется? Правительству. И деньги, и домик оно возьмет себе!… Но нет, я знаю, что сделаю…»
Вошедшая сиделка прервала его монолог: она несла в руках металлическую шкатулку.
— Вот ваша шкатулка, — сказала она, смеясь. — Она не тяжела. Если в ней золото, то, должно быть, немного.
Жан Жеди, не отвечая ни слова, открыл шкатулку не без труда, так как шарнир начинал ржаветь.
Сиделка, с любопытством следившая за ним, воскликнула от удивления:
— Банковские билеты!… Боже мой! Да это целое богатство!
— Да, но я не буду зарывать его. Вот вам билет в тысячу франков, разменяйте его, затем положите деньги в эту шкатулку, а шкатулку в комод.
— Хорошо, господин Жан, я куплю красного вина.
— Хорошо, купите мне также лист гербовой бумаги.
— Вы хотите написать завещание?
— Может быть.
— И вы правы, так как от этого не умрешь. Я ухожу и запру вас на ключ.
— Да, заприте хорошенько. Если я умру, — продолжал раненый, когда сиделка вышла, — то, по крайней мере, мне хочется исправить, хоть отчасти, сделанное мною зло.
Сиделка вернулась через полчаса, принеся провизию, вино и гербовую бумагу.
— Я положу бумагу на комод, — сказала она, — вы можете взять ее, когда захотите.
Жан Жеди выпил бульон и немного вина, затем спросил, который час.
Сиделка посмотрела на часы, стоявшие на камине.
— Скоро девять. Вам пора ложиться спать. Вы очень утомились.
— Нет, напротив. К тому же доктор, может быть, придет сегодня вечером.
— Он ничего не сказал.
— Все равно, мне кажется, что он придет, и я хочу подождать его.
— Как хотите. Я приготовлю себе постель.
В эту минуту послышался тихий стук.
Старый вор стал прислушиваться.
— С улицы стучат, — сказал он. — Я слышу.
— Кто может прийти так поздно?
— Вероятно, доктор. Идите скорее.
Сиделка поспешила открыть дверь.
Действительно, это был Этьен Лорио в сопровождении Берты, Анри де Латур-Водье и Рене Мулена.
Увидев столько народа, сиделка вскрикнула от удивления, но Этьен остановил ее.
— Как здоровье нашего больного? — спросил он.
— Все лучше и лучше, — ответила мадам Урсула.
— Он, вероятно, лег спать?
— Нет, он сидит у огня. Он ждал вас сегодня вечером.
— Идемте к нему.
Жан Жеди слышал разговор и с нетерпением поглядывал на дверь.
Этьен появился на пороге. Глаза раненого весело засверкали, но лицо его сейчас же омрачилось, когда он увидел за доктором Анри де Латур-Водье, которого сразу не узнал, и Берту Леруа, с трудом двигавшуюся, опираясь на руку Рене.
Присутствие Берты заставило его вздрогнуть, он хотел встать, но Этьен жестом остановил его.
Берта, встретившись лицом к лицу с убийцей доктора из Брюнуа, почувствовала, что сердце ее сжалось, и ее маленькая ручка невольно задрожала в руке Рене.
Жан Жеди заметил это. Он протянул к ней руки, губы его зашевелились, он опустился с кресла на колени в умоляющей позе, и слезы полились у него из глаз.
— О! Простите меня… Простите!… — прошептал он хриплым голосом.
Эти слезы раскаяния глубоко взволновали всех. Сама Берта чувствовала, что гнев и ненависть растаяли, как снег под лучами солнца.
Этьен хотел поднять Жана, волнение которого могло повредить ему, но старый вор оттолкнул его.
— Нет! Нет, доктор! — сказал он, рыдая. — Я должен быть на коленях. Дайте мне испросить прощение у той, которую мое преступление сделало сиротой. Да, — продолжал он, обращаясь к Берте, — я причина всех ваших страданий… Ваш отец умер на эшафоте, оставив своему семейству обесчещенное имя, тогда как моя голова должна была пасть, а не его… Я чудовище, и это знаю!… Но я чувствую, что умираю, и, ввиду приближающейся смерти, умоляю вас о сострадании, которого я недостоин, о прощении, которого я не заслужил…