Таёжка
Шрифт:
– Я знаю почему, - заерзал на месте Курочка-Ряба.
– Ну-ну?
– Потому что каждый рубил бы лес, где ему вздумается.
Василий Петрович кивнул:
– В общем, правильно. А через десять лет наша страна осталась бы голой, как...
– ...как лысина нашего ботаника, - подсказал Мишка.
Класс захохотал.
– Клоун Терехин, - сказал Сим Саныч, - ещё слово - и вам придется раскинуть свой балаган за дверью... Василий Петрович, продолжайте.
– Да я, пожалуй, уже все сказал. Остается выяснить, кто согласен
– Василий Петрович помолчал, потом добавил: - Должен только предупредить, ребята, что жизнь в тайге не сахар. Мамок и нянек у вас там не будет. Да ещё ко всему прочему - мошка и комарье. Бывает, дохнуть нечем.
– Ну, комарье, - махнул рукой Мишка.
– А "Митя в халате" на что?
"Митей в халате" таежники в шутку прозвали средство против гнуса диметилфталат.
– Все-таки подумайте до завтра, - сказал Василий Петрович.
– Такие дела с маху не решают.
На другой день вызвались пойти в тайгу Мишка Терехин, Генка Зверев, его дружок Курочка-Ряба и братья Щегловы.
– Я бы тоже пошел, - шепнул Таёжке, Шурка Мамкин.
– Знаешь, как хочется! Да только семью-то не бросишь: я ведь теперь за старшего.
– Ты не огорчайся, Шур, - тоже шепотом ответила Таёжка.
– Мы договоримся, тебя кто-нибудь подменит дома, а ты к нам на недельку приедешь. Ладно?
Шурка кивнул.
БУКЕТ ЧЕРЕМУХИ
В конце мая на острове за речонкой Браженкой, как раз напротив интерната, закипел белым цветом черемушник.
Мишка не находил себе места. Он бросал книги, подходил к распахнутому окну и стоял подолгу, без единой мысли в голове.
Наконец однажды он не выдержал и выкрал у паромщика деда Игната юркую долбленую лодку. Подогнав лодку к интернату. Мишка свистнул. Таёжка, посвященная в его планы, выбежала на берег, и лодка отчалила.
На острове было ещё много талой воды; повсюду в ложбинах сверкали синие крапины мочажин; на взгорьях пробивалась ершистая трава и голубели подснежники. Кое-где торчали сухие дудки медвежьей пучки. Когда их заденешь, они звенят протяжно и глухо.
На сухом пригорке Мишка выкопал несколько луковиц саранки и, очистив, протянул Таёжке.
У луковиц был привкус старого меда - терпкий и чуть горьковатый.
– Вкусно?
– спросил Мишка.
– Угу!
Мишка потоптался на месте и вдруг спросил:
– Тай, тебе это... кто-нибудь записки в Москве писал?
– Какие записки?
– Ну, про то, что нравишься, и все такое... Писали?
– Нет.
– А хочешь, я буду писать?
– Мишка густо покраснел.
Таёжка посмотрела на него удивленно и засмеялась:
– Чудной ты! Зачем же записки, когда мы в одном классе? Ты лучше так скажи.
– Так неинтересно. Вон старшеклассники все пишут. Я однажды у Витьки Королева почту таскал. К Зинке Матвеёвой и обратно. Они друг другу стихами писали... Как это, сейчас вспомню...
Мишка потер ладонью лоб, потом прочел заунывным голосом:
Я знаю: век уж мой измерен;
Но, чтоб продлилась жизнь моя,
Я утром должен быть уверен,
Что с вами днем увижусь я...
– Здорово?
– Да, - откликнулась Таёжка.
– Это стихи Пушкина. Их очень папа любит.
Мишка смутился. Ай да Витька, какого тумана напустил, черт хитрый! А Зинка, поди, думает, что это его стихи... Надо будет прочитать Пушкина от корки до корки.
Покосившись на Таежку - не смеётся ли она, - Мишка прибавил шагу.
Над полянами порхали ранние бабочки-пестрянки - ярко-бордовые, с черными пятнами на крыльях. Пролетая над лужами, они стремительно падали вниз: наверное, принимали собственное отражение за другую бабочку. С веток черемух на них равнодушно глядели дрозды.
– Слушай, - сказала Таёжка, - почему они их не трогают?
Мишка пожал плечами:
– Потому что невкусные.
– А ты их пробовал?
– Нет. Но Риба говорил, что пестрянки ядовитые.
– Миш, а почему Риба всегда такой... ну, невеселый, что ли?
– С чего бы ему веселиться?
– удивился Мишка.
– У него в прошлом году жена утонула. Тебя-то здесь ещё не было.
– И об этом знает весь наш класс?
Мишка не ответил. Таёжка опустила голову и тихо сказала:
– Я не знала, что ты злой. У человека такое несчастье, а мы над ним издеваемся.
Мишка снова промолчал, но было видно, что слова Таежки задели его. Уже по пути домой он вдруг сказал:
– Конечно, смеяться над ним нехорошо. Да мы и не со зла, а так, по глупости. Нам-то вроде потеха, а ему... Ну да ладно, не будет больше этого...
Вечером они отправились проведать Шурку Мамкина. Таёжка прихватила с собой несколько веток черемухи. Почуяв её запах, Шуркин отец зашевелился на кровати и открыл глаза.
– Черемуха... зацвела?
– спросил он, и голос у него сорвался.
Таёжка молча протянула ему букет. Шуркин отец прижал черемуху к лицу и затих. Только грудь у него ходила медленно и тяжко.
О чем он думал в эту минуту? О своих ли ребятишках, которые при живом отце остались наполовину сиротами? Или о том времени, когда он, здоровый и сильный, без устали махал топором и из-под топора летела пахучая янтарная щепа?
Таёжка с Мишкой неслышно вышли и во дворе столкнулись с Шуркой. Шурка нес на плече большую связку ивовых прутьев.
– Вот, - сказал он, - отцу принес. Он когда-то здорово корзины плел. Может, за работой повеселеёт? А то лежит и все думает, что он лишний, в тягоств нам.
Шурка положил связку на крыльцо и улыбнулся виноватой улыбкой. Он всегда так улыбался, как будто был в чем-то виноват.
МАМА ПРИЕЗЖАЕТ
Шестого июня закончился учебный год. Все классы выстроились во дворе на торжественную линейку. После короткой речи директора был дан последний звонок. Он звенел долго и переливчато.