Таганка: Личное дело одного театра
Шрифт:
Но дальнейшее чтение этой стенограммы показывает, что «общую точку зрения» театру и чиновникам найти оказалось очень сложно.
«Ю. В. Трифонов…..искусство — это дело субъективное и допускает толкования. ‹…› Как я понял, …это ваше субъективное восприятие, Джабраилов и его сцена. Мне, например, эта сцена понравилась, как она сыграна Джабраиловым. Мне кажется, она очень острая…
Ю. П. Любимов. ‹…› Публика будет, безусловно, хохотать. ‹…› Сегодня зал был небольшой, мало народу, [публика] специфическая, как Райкин говорит. А когда это будет на зрителя, зритель заржет. ‹…›
Я просил бы не делать других сдач, коллектив
Председатель. Юрий Петрович, я понимаю, гиперболы, это, наверное, очень важно для спектакля, но все время в зал обращается маклер и говорит: „У всех так, у всех так, а у вас? А у вас?“ Он, в общем, утверждает это.
С места: Вопросом утверждает.
Ю. П. Любимов. Подумаем, но тут прием очень важен.
В. П. Дёмин. ‹…› Подумайте, Юрий Петрович.
Ю. П. Любимов. А может быть, будут думать те, кто задает вопросы!
В. П. Дёмин. Имейте в виду, здесь собрались люди, которые хотят, чтобы все было хорошо. Вопросы всегда бывают, но надо, чтобы их было меньше. ‹…›
Теперь организационно как решим, какие предложения заинтересованных министерств и ведомств?
М. А. Светланова[612]. Выпустить.
Председатель. Сколько вам надо [для доработки спектакля]?
Ю. П. Любимов. Нельзя же прерывать жизнь, мы не можем устраивать перерыв в две недели.
Председатель. Майский репертуар уже идет весь, значит, надо раньше сыграть. Может быть, 20-го?
Ю. П. Любимов. Мы можем утром сыграть без афиш.
Н. Л. Дупак. Через два дня играем общественный просмотр для пап и мам утром[613], и вы можете прийти посмотреть — как мы выполнили все замечания и обменяться мнениями в узком кругу. 20-го назначим премьеру и 23, 24, а следующий спектакль пойдет уже 5-го.
Председатель. Еще раз попросим Юрия Петровича и Юрия Валентиновича [Трифонова] учесть замечания…»
Можно говорить о том, что судьба каждого спектакля зависела не только от конъюнктуры данного момента и даже не только от самого спектакля, но и от личных качеств того или иного чиновника. Тон обсуждения, и даже принимаемые решения зачастую были результатом внезапного каприза начальника Управления или другого чиновника высокого ранга. Об одном из таких решений, которое шло вразрез со всеми предварительными договоренностями, узнаем из следующего письма (черновик):
«Министру культуры СССР
Тов. Фурцевой Е.А.
Уважаемая Екатерина Алексеевна!
Руководство театра доводит до Вашего сведения следующее:
9 июня с.г. состоялась генеральная репетиция спектакля „Под кожей статуи свободы“ по пьесе Е. А. Евтушенко, над которой театр работал по разрешению Министерства культуры СССР[614]. После просмотра генеральной репетиции Главное управление культуры исполкома Моссовета совместно с представителями Министерства культуры СССР и РСФСР составили акт приема спектакля согласно решению исполкома Моссовета (№ 14/5 от 24 марта 1970(6) „Об утверждении порядка формирования репертуара и приема новых постановок в театрах и концертных организациях Главного управления
Все …товарищи в своих выступлениях единодушно отмечали, что театр создал важный, чрезвычайно актуальный, острый политический спектакль о современной Америке.
В акте; подписанном б сентября с.г. начальником Главка т. Покаржевским и руководством театра, были сформулированы замечания и предложения, которые театром были полностью учтены. ‹…›
15 сентября с.г. в Главном управлении культуры состоялось совещание [обсуждение репетиции спектакля]. Выступающие товарищи отмечали, что театром проделана большая работа и учтены замечания и деловые предложения, сформированные в акте приема. Однако начальник Управления театров Министерства культуры СССР т. Иванов Г.А., противопоставив свое мнение всем участникам обсуждения, в своем выступлении в недопустимо оскорбительном для коллектива театра тоне поставил фактически под сомнение всю работу театра и таким образом аннулировал акт приема спектакля. От конкретного делового разговора т. Иванов отказался»[615].
«Коллективное» мнение
С одной стороны — произвол чиновников, их личные симпатии и антипатии к тому или иному театру, режиссеру, актерам; с другой — принадлежность каждого цензора к единому механизму, единой системе идеологических ценностей, к тому, что В. П. Дёмин на обсуждении «Обмена» назвал «творческим содружеством управленческих органов». Поэтому перед лицом «противника» (представителями театра и близкими ему людьми) чиновники почти всегда согласны друг с другом: если они принимают спектакль, то все вместе, если нет, то замечания у них, как правило, тоже общие. Такого единства «гости» из Управы и Министерства, конечно, не стесняются. О себе они часто говорят во множественном числе, в их выступлениях проскальзывают признания, что единую точку зрения они вырабатывали еще до прихода в театр.
Подобная «коллективность» во взглядах чувствуется и на обсуждении «Обмена». Обратим внимание не только на то, что говорят цензоры, но и на то, как они это делают:
А. А. Смирнова[616]. «Нам думается, что к основным замечаниям смыслового, идейного порядка относятся…» (здесь и далее курсив наш — Е. А., Е. Д.);
«На внутреннем нашем разговоре возникло какое-то недоумение по поводу маклера, которого очень интересно играет Фарада…»
Н. И. Кропотова. «Я целиком и полностью разделяю то, что говорила Ариадна Арсеньевна и в целом, и в каких-то замечаниях»; «Мне лично и многим товарищам представляется…»; «Надо, чтобы не было здесь выхода на те острые и больные вопросы… Очень просила бы, и это единодушное мнение всех наших товарищей, очень просили бы от этого отказаться»; «Внутренний заряд спектакля очень высок и нравственность, бескомпромиссность требует иной сценической метафоры в данном случае, — таково ощущение наших товарищей»; «У наших товарищей и у меня было очень серьезное сомнение по поводу текста радио…».