Таинственное пламя царицы Лоаны
Шрифт:
Приходили и старшие мальчики, приходили и юноши, играли в настольный теннис и играли в карты, естественно, не на деньги. Добрейший священник Коньяссо, распорядитель молельни, не принуждал нас к богобоязненности, ему только в общем и было-то надо, чтобы мы оставались под присмотром, а не мотались на велосипедах в город по дороге, которую вечно бомбили, и не околачивались потом возле «Каза Росса», самого популярного в нашей провинции борделя.
После восьмого сентября, капитуляции Италии, именно в молельне я впервые услышал о партизанах. Имелись в виду парни, которые укрывались от очередного призыва, объявленного Социальной республикой, или от немецких облав, — молодых ведь отлавливали на работы в Германии. Сначала их называли повстанцами. Их звали повстанцами и официальных коммюнике. И лишь через несколько месяцев, когда мы узнали, что десять из них были схвачены и расстреляны, — а один из расстрелянных был из Солары, — и когда по Би-би-си начали передавать для них специальные шифрованные сообщения, мы приучились
Начиная с сорок четвертого они заявлялись и к нам в Солару, как только Черные бригады убывали в другие городишки. Иногда приходили бадольянцы в голубых шейных платках, о них говорили — «сторонники короля», они, атакуя, кричали «Савойя!». А то появлялись гарибальдийцы [333] в красных платках, распевавшие песни против короля и Бадольо: «Над полями ветер завывает, поплыли над лугом облака, в сапогах разбитых выступаем за свою свободу воевать…» [334] Бадольянцы были вооружены гораздо лучше, было известно, что англичане посылают материальную помощь бадольянцам, а не кому попало, а всяким прочим не помогают, потому что прочие — коммунисты. У гарибальдийцев имелись автоматы, в точности как и у чернобригадовцев, они их у тех и отбирали при стычках или при налетах на оружейные склады. У бадольянцев же на вооружении были английские «стены» последней модификации.
333
А то появлялись гарибальдийцы… — Бригады «Гарибальди», участвовавшие в итальянском Сопротивлении, были бригадами коммунистов и сражались под началом Луиджи Лонго (1900–1980), впоследствии — секретаря Коммунистической партии Италии.
334
Над полями ветер завывает… — Переделанный текст советской песни «Катюша», см. прим. к с. 346.
«Стен» был легче автомата, с пустым прикладом, типа полого проволочного контура, магазин крепился не внизу, а сбоку у ствола. Один партизан мне как-то раз разрешил выстрелить. Вообще они стреляли в основном для тренировки и чтобы покрасоваться перед девушками.
Как-то зашли к нам и фашисты из бригады святого Марка. Они пели: «Сан-Марко! Сан-Марко! — не страшно умирать». Рассказывали, что туда набирали сплошь мальчиков из хороших семей, поддавшихся настроению, и надо отдать им должное — обращаются с населением вежливо и за девушками ухаживают с обхождением.
Примечание к рисунку [335]
Чернобригадовцы, напротив, вербовались или из тюрем, или из колоний для малолеток. Целью их было — запугать всех до потери сознания. Впрочем, времена стояли такие, когда имело смысл беречься любых пришельцев, даже и юношей из «Сан-Марко».
Мама ведет меня с собой на мессу в городок, с нами идет по дороге дама, живущая на вилле в нескольких километрах от нашего дома, которая проводит всю свою жизнь в ссорах с арендатором, по ее словам — арендатор плутует в отчетах. А поскольку этот арендатор был всем в нашем околотке известен как «красный», дама сделалась фашисткой, по меньшей мере в том самом смысле, в котором «фашисты» означает «противники красных». Мы выходим из церкви, двое офицеров из бригады «Сан-Марко» положили глаз на дамочек: хотя те уже и не первой молодости (думаю, маме около сорока), но имеют вполне товарный вид. Кроме того, армейцам, вестимо, любое дамское общество — просто подарок. Офицеры подходят что-то спросить, ведь они не местные. Дамы отвечают ровно-вежливо (незнакомцы, кстати, недурны собой). Дамы спрашивают, как им служится вдали от родных мест.
335
Надпись на плакате:
«Черные бригады. Готовы вчера, сегодня, завтра на бой за честь Родины».
— Вернуть этой стране утраченное достоинство, милые госпожи, не так-то просто, немало предателей позорит честь Италии.
На что соседка в ответ:
— Вот-вот, как один тип, о котором мы упоминали как раз только что.
Из двух офицеров один натянуто улыбается:
— Хотелось бы услышать имя и адрес этого господина.
Моя мама бледнеет, краснеет и довольно естественным тоном перебивает приятельницу:
— Да знаете ли, лейтенант, это мы толковали об одном господине из Асти, который приезжал сюда пару лет назад, его потом, по слухам, взяли и отправили в Германию.
— Поделом ему, — улыбается лейтенант. Раскланиванья, прощания. По пути домой мама сквозь зубы выговаривает болтливой соседке, что такие времена стоят, в которые надо сначала подумать, а потом говорить, ни за что ни про что, гляди, — человека к стенке поставят.
Граньола. Он приходил во двор молельни. О нем шептались, что вроде бы он как-то связан с гарибальдийскими отрядами Сопротивления, и вроде даже он там самый главный начальник, добавлял кое-кто, и что Граньола сильно рискует, живя в деревне, а не в партизанском лесу, потому как ничего не стоит, только захоти, — выловить его и на месте ликвидировать.
Граньола играл со мною в паре в «Маленьком парижанине», после чего проникся ко мне симпатией. Научил меня играть в «тридцать семь». Со взрослыми, как мне казалось, он чувствовал себя скованно. А со мной болтал целыми часами, употребляя на меня весь невостребованный педагогический талант. В свое время он ведь был учителем. Полагаю, начни он высказывать свои идеи в школе — его бы ославили антихристом… Доверял только мне, мальчику-подростку? Кто знает?
Он показывал мне запрещенные листовки. В руки давать — нет, не давал, потому что, если кого с такой бумагой ловили, — сразу ставили к стенке. От Граньолы я узнал о массовом расстреле в Ардеатинском рву в Риме.
— Для того чтобы это не повторилось, — говорил мне Граньола, — наши товарищи уходят на горы, в леса. Немцам скоро капут!
Он рассказывал, что неведомые мне политические партии, издававшие эти листовки, существовали еще до установления фашизма и сумели уцелеть в подполье, многие эмигрировали за границу, где партийные вожди работали простыми каменщиками на стройках, а если их находили ищейки Муссолини — забивали на улице палками.
Граньола что-то преподавал в промышленном училище, ездил туда каждое утро на велосипеде, возвращался после обеда. Потом ему пришлось оставить преподавание, то ли потому что он целиком посвятил себя партизанской деятельности, то ли, по параллельной версии, его отстранили как туберкулезника. Граньола имел совершенно чахоточный вид, пепельное лицо с болезненно-алыми скулами, запавшие щеки и изнуряющий вечный кашель. У Граньолы были испорченные зубы, он хромал и был почти горбат, то есть спина у него была согнутая, лопатки торчали и воротник пиджака далеко отстоял от шеи. Любая одежда топорщилась на нем как холст. В театре ему предлагали роли злодеев или колченогих стражей заколдованного замка.
Примечание к рисунку [336]
Примечание к рисунку [337]
О Граньоле было известно, что это кладезь знания, и не раз его приглашали преподавать в университет, а он — говорили у нас — не соглашался, чтобы не бросать своих учеников.
— Чушь, — объяснил мне впоследствии Граньола. — Ямбо, меня пускали работать только в среднюю школу, да и то внештатником, потому что из-за этой вонючей войны я даже не защитил диплом. В двадцать лет меня отправили перешибать хребет Греции, там мне размозжили ногу, ничего страшного, хромота в общем незаметна, то есть почти, однако в болотах ко мне прицепилась паскудная хвороба, и с тех самых пор я харкаю кровью. Попадись мне в руки это лысое чучело, я его бы не убил, потому что я слабак. Мне слабо людей убивать. Но надавал бы ему таких пинков в задницу, чтоб он помнил всю свою оставшуюся жизнь, подлый ублюдок, обманщик и иуда.
336
Газета подпольного Сопротивления:
«Италия либера (Свободная Италия), орган Партито д'Ацьоне (Партии действия)», 30.10.1943. Заголовки: «Борьба против нацизма. Возможность возрождения». — «Добровольцы свободы».
337
Газета подпольного Сопротивления:
«Аванти! (Вперед!), орган Итальянской социалистической партии пролетарского единства», 3.4.1944. Заголовок: «Над братской могилой 500 расстрелянных в Риме наш народ объединится для борьбы!».
Потом я спросил, что он делает в молельне, если каждому известно, что он полный атеист. Он ответил: это единственное место, где можно поговорить с людьми. И что он не атеист, а анархист. Я в те годы не имел еще понятия, что такое анархист. Граньола объяснил: это люди, стремящиеся к свободе и чтобы не было хозяев, королей, государства и попов. — И в особенности государства чтобы не было, а то вон коммунисты устроили в России такое государство, где начальство указывает, когда и кому по нужде ходить.