Такая разная Блу
Шрифт:
Уилсон рассмеялся.
— Она самая.
— Я могу забрать платок? Я постираю его и верну обратно. Даже поглажу, как ваша мама.
Дьяволенок внутри меня заставил меня это сказать.
— Ах, Блу. Вот ты где. А я уж подумал, что в тебя вселилась обычная девушка, которой не доставляет удовольствия подтрунивать над своим преподавателем. — Уилсон улыбнулся, и я растеряла всю свою самоуверенность. — Позволь, я возьму свои вещи. На сегодня все.
— Что? Только сейчас? Уроки закончились восемь часов назад, — поддразнила его я, пытаясь вернуться в норму. Он не ответил, а через минуту его инструмент, упакованный
— Как ты попала сюда? — спросил он, но тут же замотал головой. — Хотя, неважно. Я не хочу знать. Но если в понедельник я обнаружу, что в школе разрисованы стены, то буду знать, кто приложил к этому руку.
— Граффити — не моя стихия, — обиженно фыркнула я.
— Серьезно? А что же тогда? — Он оглянулся на дверь, когда мы вышли на улицу.
— Дерево, — ответила я, удивляясь, зачем вообще рассказываю ему об этом. Нужно было позволить ему думать, что я граффитист. В конце концов, кого это волнует? «Тебя», — прошептал тоненький голосок внутри меня. И это было чистой правдой.
— И что именно ты с ним делаешь?
— Я занимаюсь резьбой по дереву.
— Скульптуры, медведи, тотемы или что?
— Тотемы? — скептически спросила я. — Это был камень в мой огород? Из-за моей национальности?
— Национальности? Я думал, ты говорила, что ты не индеец.
— Я понятия не имею, кто я, нахрен, такая. Но это все равно было обидно, Шерлок.
— Но почему ты не знаешь, кто ты, Блу? И неужели ты никогда не пыталась узнать? Возможно, ты не была бы такой озлобленной. — Уилсон выглядел растерянным. Он шел впереди меня, разговаривая, казалось, с самим собой. — Просто невероятно! Вести с тобой беседу — все равно что разговаривать со змеёй. Ты можешь быть уязвимой и ранимой, а в следующее мгновение уже шипишь и жалишь. Откровенно говоря, я не знаю, как к тебе подойти, даже если бы захотел. Я упомянул о тотемах лишь потому, что их обычно вырезают из дерева, не так ли? — Он обернулся и посмотрел на меня.
— А вы становитесь капризным, если вовремя не ложитесь спать, не так ли? — пробормотала я.
— Видишь? — всплеснул он руками. — Ты снова это делаешь.
Он остановился около своей машины, положив руки на бедра.
— Я знаю, что ты невероятно яркая. И когда ты не пытаешься умничать, твои комментарии во время лекций очень проницательны. А когда ты умничаешь, то становишься остроумной и заставляешь меня смеяться, даже если я хочу прихлопнуть тебя. Я знаю, что ты либо испытываешь страсть к острым ощущениям, либо просто более мужественна, чем другие, и умеешь разряжать оружие. Я знаю, что тебя вырастил человек по фамилии Ичхоук. Я знаю, что ты не знаешь точной даты своего рождения. Я знаю, что ты не планируешь поступать в университет после выпуска. Я знаю, что в классе ты главный клоун и тебе нравится смущать меня своими шутками.
Он пересчитал пальцы.
— Целых восемь фактов. Ах да, еще ты любишь резьбу по дереву. Скорее всего это НЕ тотемы, так как это вызывает у тебя бурную реакцию. А это уже девять фактов, даже десять, если мы посчитаем умение умничать.
Он вновь опустил руки на бедра.
— И мне действительно хочется знать больше. Я не хочу узнать историю маленького дрозда, выброшенного из гнезда. Я хочу узнать Блу, — произнося мое имя, он ткнул меня
— Это иносказание, — проскулила я, потирая место, в которое он ткнул меня своим длинным пальцем. — Мой отец, Джимми, как-то назвал меня дроздом, улетевшим далеко от дома.
— Одиннадцать фактов. Видишь? Не так уж сложно.
— Вы милый, когда сердитесь. — Я хотела поддеть его, но прозвучало так, будто я флиртую. Так могла бы сказать какая-нибудь Блестинка, типа Крисси. Я почувствовала себя глупо и бросила на него быстрый взгляд. По счастью, он просто возвел глаза к небу. Забавно, как легко можно определить, что кто-то закатил глаза, когда вы находитесь в темноте, и ты едва его видишь.
Уилсон порылся в карманах. Затем потрогал двери машины. Я могла и так сказать ему, что они заперты, но предпочла промолчать. Я подумала, что он не упомянул о двенадцатом факте. Я была мудрой.
— Вот ведь ерунда! — Он прислонил лицо к стеклу, вглядываясь внутрь. — Блин!
— Да вы остры на язык, мистер Уилсон, — усмехнулась я, стараясь не рассмеяться. — Ругаетесь.
— Что? Да нет же… эти выражения — легкие ругательства.
— Даже «ерунда»? Звучит очень старомодно.
На самом деле это было не так, мне просто хотелось повеселиться.
— Если так пойдет и дальше, вы и до «чепухи» дойдете. Думаю, это не будет одобрено.
— Ключи остались в зажигании, — простонал Уилсон, не обращая на меня внимания. Затем он выпрямился и посмотрел на меня. — Нам придется идти пешком, Блу. Если только ты не обладаешь навыками взлома.
— Мне они не нужны. Мне нужны инструменты, — ответила я. — Но сейчас у меня их нет. Но мы могли бы выбить стекло вашей большой скрипкой.
— Умничаешь, как обычно. — Уилсон развернулся и пошел в сторону дороги.
— Я живу в четырех милях отсюда, — предупредила я, ковыляя за ним.
— Отлично! Я в шести. А это значит, что по крайней мере две мили я не буду слышать твоего шипения.
Я расхохоталась. Он и впрямь был капризным.
Глава 10
Кобальт
Мы шли молча в течение нескольких минут, и лишь стук моих каблуков по асфальту разбавлял эту тишину.
— В такой обуви ты не сможешь пройти четыре мили, — пессимистично заметил Уилсон.
— Смогу, потому что должна, — спокойно возразила я.
— Ты крепкий орешек, да?
— А вы сомневаетесь?
— Нет. Хотя сегодняшние слезы удивили меня. Кстати, почему ты плакала?
— Это были слезы искупления.
В темноте легче было быть честной. Уилсон остановился. Я шла дальше.
— Вы не сможете пройти шесть миль с этой огромной скрипкой за спиной, — парировала я, легко меняя тему.
— Смогу, потому что должен, — передразнил он. — И это виолончель, простофиля. — Он вновь поравнялся со мной.
— Не говорите больше «простофиля», это звучит чертовски смешно.
— Договорились. Тогда ты больше не говори «чертовски», в устах американца это звучит по-идиотски. Из-за неправильного акцента.
Тишина.
— Что ты имела в виду под искуплением?
Я вздохнула. Я знала, что он непременно вернется к этому. Я бы не смогла избегать ответа все четыре мили, так что я на мгновение задумалась, удивляясь, как меня угораздило заикнуться об искуплении и надеяться, что он не захочет узнать, о чем я.