Тактика победы
Шрифт:
Мы были в сердце владений наших союзников; вся аристократия их армии имела земли в Моравии, много чиновников осталось на своих местах даже в завоеванной стране, и мы не имели ни шпионов, ни сведений, а Наполеон знал мельчайшие подробности о нашей армии, о наших силах, о предположениях и начальниках. Нельзя не согласиться, что если подозрения против Вейротера были неосновательны, то они были, по меньшей мере, простительны.
После отъезда парламентера Савари император Александр послал к Наполеону своего неизменного Долгорукова. Последний нашел императора французов близ Вишау, на аванпостах, где он не рассчитывал его встретить; он сам мне говорил, что, прибыв на первый неприятельский бивак, он увидал выходящую из
Он имел с ним свидание и довольно долгий разговор. Долгоруков, от природы дерзкий, обошелся с Наполеоном довольно невежливо, последний выказал крайнюю умеренность и даже боязливость, которая обманула Долгорукова и через него императора Александра, вообразивших, что Наполеон страшно боялся атаки с нашей стороны и отступил бы немедленно после нашего наступления.
Долгоруков сделал Наполеону немыслимые предложения; они были отвергнуты, и он возвратился в Ольмюц, объявляя повсюду, что Наполеон дрожал и довольно нашего авангарда, чтобы его разбить. Он мне передал те же предположения, но не разубедил меня, как это сделал со многими другими.
Решено было покинуть Ольшау, не подождав даже Эссена, и идти навстречу противнику. Напрасно Кутузов, Сухтелен, Буксгевден, австрийские генералы, князь Карл Шварценберг, князь Иоанн Лихтенштейн противились этому плану; напрасно старались они доказать необходимость повременить и оставаться там, где мы были: сражение было решено. Сухтелен был удален из Совета; Вейротер сделался главным деятелем.
15-го (27-го) ноября мы двинулись на Вишау, вечером дошли до Просница, а на следующий день 16-го (28-го) – до Вишау по большой дороге из Ольмюца на Брюнн и Вену. Авангард князя Багратиона был усилен несколькими полками кавалерии; император сам присоединился к нему; союзники произвели нечаянное нападение на аванпосты противника; часть их перебили, взяли более 500 человек в плен, а остальных оттеснили до Позоржица. Император присутствовал на этой охоте, успех которой убедил его, что армия Наполеона не представит большого сопротивления, чем ее аванпосты.
Раз сделав ошибку, т. е. не оставшись выждать необходимое время в Ольшау, не следовало после дела при Вишау, по крайней мере, терять времени: надо было идти прямо по большой дороге на неприятеля; 17-го (29-го) ноября мы могли бы быть в виду противника, и есть основание полагать, что тогда Наполеон отступил бы за Брюнн.
Он не приготовился бы, быть может, к столь быстрой атаке, не имел бы 40 000 под ружьем; в 24 часа он не мог бы собрать того, что прибыло к нему потом в течение трех дней, а отступление могло бы произвести дурное впечатление на его армию и противоположное на нашу.
Но из Вишау мы взяли направление налево, с целью обойти, как говорил Вейротер, правый фланг французов и отрезать их от Вены. Обход заставил нас потерять три дня, которые Наполеон употребил с пользою на усиление себя и на сбор сведений о нас. Маршалы Бернадот и Даву присоединились к нему только за день и накануне сражения и привели более 30 000 человек.
Мы продолжали наш марш 17-го (29-го), 18-го (30-го) и 19-го ноября (1-го декабря) по очень дурной проселочной дороге, распустившейся от осенних дождей, покрытой камнями и грязью, по которой нам было очень трудно тащиться, и только 19-го ноября (1-го декабря) нам удалось
Некоторые из наших колонн вынуждены были даже прогнать неприятельские аванпосты, чтобы занять указанные им биваки.
Можно себе представить, что должна была выстрадать армия, уже измученная усталостью и голодом, во время движения зимой, в очень короткие дни, без магазинов и без всякого снабжения. Но что останется маловероятным и вечной загадкой, как и указанное уже выше, так это диспозиции, отданные для марша, невероятная путаница, царившая в них, ежедневные изменения, которые производились, – не имели никакого основания и никакого благовидного предлога.
Мы двигались пятью колоннами, не считая авангарда. Пять генералов, начальствовавших этими колоннами, как мне кажется, должны были сохранять под своей командой те же войска, которые они приняли при Ольшау. Но у нас уже давно перепутали дивизии, бригады и проч., и начальники теряли полки, бывшие прежде под их командой, а на войне знакомство со своими войсками очень полезно для генерала.
Не было уже больше времени для исправления этого неудобства, но, идя атаковать неприятеля, нужно было доверить и оставить каждому начальнику те батальоны и эскадроны, которыми он должен был командовать в день боя, дабы дать им возможность привыкнуть друг к другу. Сделали совсем наоборот: на этих пяти переходах ни один генерал ни разу не командовал теми же частями, что накануне; какая могла быть цель этих постоянных перемен, как не замедление марша и водворение в войсках смущения и еще большего недовольства начальниками?
На биваки прибывали ночью, диспозиции получались поздно, ничего невозможно было делать в темноте, так как хотя это и было время полнолуния, но небо было покрыто облаками и настолько пасмурно, что лунный свет не приносил нам пользы. Каждый генерал должен был утром посылать в другие колонны за полками, назначенными в его колонну, а полкам, чтобы присоединиться к ней, приходилось иногда делать от одной до двух миль. 17-го (29-го) ноября мне дали только один русский батальон, а все остальные были австрийские.
Нельзя было собраться ранее 10—11-ти часов; колонны часто скрещивались и пересекали друг друга – ошибка, непростительная никому, а тем более офицерам Генерального штаба. Приходили на ночлег поздно, разбредались за местными припасами, грабили деревни и доводили беспорядок до предела. Если это не было умыслом со стороны Вейротера, то какое понятие можно было составить о его талантах, как квартирмейстера?
19-го ноября (1-го декабря) мы прибыли, по обыкновению очень поздно, на биваки, а именно, к 10-ти часам вечера мы находились на дистанции ружейнего выстрела от противника, а расположились так, как Бог привел. Это было неудачно, так как на Праценских высотах мы стали флангом к неприятелю и фронтом к своим другим колоннам, и если бы Наполеон произвел ночную атаку или хотя даже тревогу, то мы начали бы расстреливать своих.
Могла ли быть незамеченной Наполеоном подобная ошибка?
Весь левый фланг, где было 84 батальона и масса артиллерии, не имел, можно сказать, совсем кавалерии для поддержки и освещения своего движения, потому что нельзя же считать кавалерию генерала Кинмайера, не имевшего и тысячи коней, а 82 эскадрона были собраны в центре на одном пункте, что, я думаю, не было видано до этого сражения.
Если хотели обойти и сильно атаковать правый фланг противника, следовало совсем отказаться от левого, ничего не иметь между большой дорогой и горами и поставить все наши силы, пехоту и кавалерию, на нашем левом фланге, чтобы иметь там значительные массы, а не разбрасываться на таком большом пространстве. Наконец, отчего было не подождать еще два дня прибытия 12 000 генерала Эссена, который был только в двух переходах от нас и дал бы нам численное превосходство, с которыми нельзя было не считаться?