Танцы минус
Шрифт:
— Амазонка! Валькирия! Богиня!
Задираю забрало и решительно кручу головой.
— Одноразового секса не будет.
— А многоразового?
— Многоразовым меня муж обеспечивает. Регулярно.
— А Евгенчик нашептал, что ты от мужа ушла…
Вот ведь! Улыбается как Чеширский кот над миской сметаны. Даже глаза теперь кажутся не серыми, а зелеными…
— Предлагаю мирные переговоры на нейтральной территории. В ресторанчике, например. Опять-таки начало совместной работы отпразднуем.
Размышляю. Черт! А почему, собственно, нет? Уж и не помню, когда в последний раз в приличном ресторане-то
— Давай поедем к твоему дому, ты оставишь мотоцикл, оденешь платьице хорошенькое, туфельки на каблучках тоненьких, и мы куда-нибудь забуримся…
— До моего нынешнего дома 70 километров от МКАДа.
— Говно-вопрос, мон ами!
Смеюсь, а потом называю ему адрес Ксюхиной «фазенды». Не тащиться же мне вместе с ним в пробках! Естественно приезжаю намного его опередив. Но это и хорошо. Будет время привести себя в порядок. Душ, потом боевая раскраска на физиономии. Новое, еще ни разу не надеванное белье, которое купила, чтобы потешить Егора, чулки… Платье, правда, старое, но мне оно очень нравится. Я как раз была в нем, когда Егор…
Нет! Я не буду вести себя как последняя дура и отравлять себе существование подобными мыслями! Я женщина свободная, никому ничем не обязанная… И вообще, одноразовый секс наверняка отличная штука!
Когда Яблонский звонит в дверь, я уже полностью готова. Выхожу, запираю дом. Он стоит рядом с машиной, засунув руки в карманы и покачиваясь с мыска на пятку. Осматривается.
— Отличное местечко. Твой домик?
— Нет. Подруга пожить пустила.
— А кто у нас подруга?
— Ксения Ванцетти, но ты ее наверняка знаешь под другой фамилией — Соболева.
— Опа! Прикольно! Тесен мир! Давно ее не видел. А где она сама?
— В доме напротив.
Киваю в сторону особняка Серджо.
— Не понял…
— Она вышла замуж за соседа.
— Ловко.
Смеется. Хороший у него смех. Задорный и открытый. Не хихикает, а именно хохочет. У меня начинает звонить телефон. Ксюха.
— Маш! У тебя все в порядке? А то смотрю машина какая-то возле дома стоит…
— Все нормально. Это… за мной.
— Яблонский?
— Угу.
— Ну… Я тебя, короче, предупреждала.
Молчим.
— К себе везет?
— В ресторан.
— Звони, если что.
— Конечно. Как там перекрытия?
Вздыхает театрально.
— Приходченко ее, слава богу, к себе забрал. Мы наслаждаемся забытым уединением и тишиной.
— Тогда не буду мешать.
— Ты, Маш, никогда не помешаешь.
— Спасибо.
Прощаюсь и сажусь в машину. В салоне пахнет дорогой кожей, дорогим мужским парфюмом. Значит и ресторан будет дорогой… Он привозит меня на Патриаршие пруды. Ресторанчик стоит прямо на берегу и выглядит как летний павильон в графском поместье. Место совершенно очевидно пафосное, но при этом очень уютное. Абажуры под старину, фотографии в деревянных рамочках на стенах, живая музыка. Причем не пошлая певичка с дурным слухом, а интеллигентный струнный дуэт. Яблонского здесь знают, на меня смотрят с ироничным пониманием — не первая, и не последняя. Но мне плевать.
Он выбирает вино — двадцать четыре тысячи рублей за бутылку. Офигеть, конечно, но очень забавляет, как изящно
Попиваю великолепное «грандкрюшное» винцо, заедаю каким-то причудливо изготовленным и не менее причудливо поданным мясом. Смотрю на красивого и даже в какой-то степени знаменитого мужчину напротив, который разливается соловьем, прилагая всяческие усилия к тому, чтобы вечер в ресторане плавно перерос в ночь в его холостяцком флэте. Чем не жизнь?
Сначала приятное опьянение склоняет меня к тому, что идея не так и плоха, а потом я, как обычно это у меня и бывает, вместо того, чтобы пьянеть все больше, начинаю трезветь. Дальше все тоже предсказуемо: чем больше выпью, тем более трезвой буду. Разве только перейти на водку и засадить изрядно. Но тогда просто в туалет пойду с «белым другом» общаться. И что за организм у меня?
Но самое скверное, что чем больше я трезвею, тем меньше мне хочется, чтобы события развивались по задуманному Яблонским сценарию. Пошло это. Пошло и как-то… неправильно, нечестно, грязно.
Дура, блин!
Прошу отвезти меня обратно, в дом Ксюхи. Выносит это известие стоически. Когда приезжаем, понимаю почему — рассчитывает продолжить вечерок здесь. Петушку-то все равно, где курочку топтать…
Начинаю прощаться на пороге. Он настойчив. Обнимает, пытается поцеловать. Двинуть ему что ли? Но до этого не доходит. Просто потому, что за спиной Ёблонского (вот уж правда!) в свете уличного фонаря вырастает внушительная фигура Федьки Кондратьева. Черная форма с нашивками, краповый берет, который кажется крохотным на его здоровенной башке. Ростом на полголовы выше немаленького Ивана, а плечи такие, что еле влезают в дверной проем. Впору боком проходить, чтобы ненароком косяк не высадить.
— Маш! Я не вовремя? Помешал?
— Нет, Федь. Иван уже уходит.
Яблонский усмехается и дает задний ход. Да и кто в твердом уме и в трезвой памяти решиться выступить против майора Кондратьева? Особенно, когда у него такое вот лицо, как сейчас.
— До завтра, Маш. Помнишь? На два назначено собрание трудового коллектива, последнее перед выездом на натуру.
— Помню. И приду. Спокойной ночи.
— И тебе. Спасибо за вечер. Надеюсь, не последний.
А он наглец! Федьки-то не испугался! А если б это, к примеру, мой муж был? Мне такие наглые всю жизнь нравились. Улыбаюсь.
— И я тоже… надеюсь.
Его улыбка в ответ еще шире. Легко кланяется и уходит к машине. Пропускаю Федьку в дом и наконец-то захлопываю дверь.
— Что за типус?
— Режиссер Иван Яблонский. Мой свежеобретенный работодатель.
— Может, ему ноги переломать?
Смеюсь.
— Не надо, Федь. Эту Чуду-Юду я сама победю.
— А что за работа?
— Пригласили вот в кино, консультантом. Я никогда не рассказывала, но в своей прошлой жизни, до того, как сломала себе позвоночник, я занималась мотогонками.