Танцы минус

Стрельникова Александра

Сказать, что я изумлена, значит не сказать ничего. Потом до меня внезапно доходит. Лезу в телефон, нахожу номер отца и сую Егору в морду.

— Этот?

Смотрит, хмурится. Потом кивает, меряя меня ироничным взглядом.

— Он и есть. Думала, если «Папа» подпишешь, так не подумаю ничего такого?

— Нет, Егор, так я не думала. Вообще предположить не могла, что тебе придет в голову в моем телефоне копаться и за моими звонками следить.

Качаю головой и вновь хочу уйти, но он заступает мне дорогу. Его такое совершенное лицо красиво даже в гневе. Кто

бы мог подумать, что все так получится? Что он будет ревновать меня к моей такой невинной тайне… К моему же отцу. Дура! Хотела как лучше, а вышло как всегда.

Мой телефон принимается звонить. Даже не сомневаюсь, что это опять папа. Наша с ним связь слишком сильна, чтобы он не почувствовал накал эмоций, которые буквально рвут меня на части. Егор перехватывает мою руку, в которой как раз зажат мобильник. Смотрит в окошко и пальцы его сжимаются на моем запястье еще сильнее, причиняя боль.

— Ну вот и он! Поговори же с ним! Только давай сделаем вот так, дорогуша.

Выдергивает у меня из пальцев гудящий айфон, проводит пальцем, отвечая на звонок, а потом тут же нажимает кнопку громкой связи.

— Машка-неваляшка! Эй, ты где? — голос отца тревожен.

Егор с шутовским поклоном протягивает мне мобильник. Беру.

— Да пап, я тут.

— Что-то слышно тебя странно, цыпленок.

— Я по громкой связи говорю.

— О! Так у меня будет аудитория!

— Нет, пап, не надо.

— Что не надо?

— Петь… Не надо, пожалуйста.

— Почему? Я как раз придумал…

Егор, чье терпение, видно, истончается, выхватывает у меня из рук мобильник. Спрашивает резко, даже грубо:

— Кто вы?

— А кто вы? Впрочем, догадываюсь… Маш! Ты меня слышишь?

— Да, пап, только я тебя прошу…

— А ты не проси. Это твой стрекозел что ли? Егор-прибор?

— Пап!

— Он, стало быть. Ну и хорошо, хоть познакомимся. А то дурочка моя все меня стесняется, с тобой, крутым таким, знакомить боится. Вдруг, думает, ее глупый старый отец своими выходками твое высочество оскорбит. А я и оскорблю, слышь, парень? Еще как оскорблю, если ты мою девочку обижать будешь.

— Ваша девочка только что заявила, что уходит от меня.

— Тогда рассказывай, что ты натворил. Потому что тебе надо было очень сильно постараться, чтобы она решилась на такое. Ну, колись! Изменял ей? Если узнаю, что так дело было, яйца по самую шею отрежу. Усек, Егорка? Я свою единственную дочь не для того растил, чтобы какой-то говнюк ее мучил.

— Папа!!!

Но он уже не слышит. Взбешенный Егор отрубает звонок, делает несколько шагов в сторону дома, а потом оборачивается и со всей силы запускает телефоном в мою сторону. После чего почти бегом скрывается за дверями террасы. Ему и дела нет, что попал он неудачно. Ребром аппаратика мне почти что в бровь. Айфон — штука довольно тяжелая. Больно чертовски. Когда наклоняюсь, чтобы подобрать упавший в траву мобильник, вижу, как на него капает что-то красное. Подношу руку ко лбу — кровь… Здорово! Ну просто блистательно! Не хватало еще только блузку любимую испачкать… Ну вот! Как ни старалась, а закапала…

Почему-то

именно это доканывает меня. Слезы начинают течь сразу, потоком, словно кран включили. Да что же это такое?! Ну почему все так? За что?! Я ведь ничего…

Реву. Опускаюсь на траву и реву, размазывая по лицу слезы и кровь из рассеченной брови. Течет, кстати, будь здоров. Но как подумаю, чтобы в таком виде показаться в доме, перед лицом всей честной компании, так хоть вешайся прямо сейчас. Звонит телефон. Отвечаю не глядя.

— Да, пап.

— Я все испортил?

— Ты лишь расставил точки над «ё» пожирнее.

— Ревешь?

— Реву.

— Спеть?

— Спой.

— Раз сглупила Манечка. Будет ей наука. Полюбила кобеля, Оказался — сука.

Смеюсь.

— Еще хочешь?

— Нет. Хватит уж.

— Маш. Я тебя люблю. Ты моя самая красивая, самая умная, самая смелая и вообще самая лучшая в мире девочка. Я приеду так скоро, как только смогу, и пробуду с тобой столько, сколько будет нужно. А то так поехали со мной. Все в нашем передвижном дурдоме будут тебе рады, ты же знаешь…

— Спасибо, пап.

— И не реви. Не стоит он того.

— Не буду.

— Ну все, пока. Держи хвост морковкой. Мне тут, кстати, один мужик сказал, что морковь здорово от поноса помогает…

— Только не рассказывай мне каким способом…

Ржет и отключается. Ну что за человек?

Кровь течь не перестает. Блузка все равно испорчена окончательно, так что беречь ее смысла никакого. Натягиваю на кисть рукав и принимаюсь с его помощью вытирать лицо, периодически промакивая сочащуюся кровью бровь. Потом вдруг начинаю дико злится. Это что ж получается? Я тут сижу и размазываю по морде сопли и кровищу, стесняясь в таком виде показаться людям? А почему, собственно, стесняюсь? Егора своего ненаглядного в неудобное положение поставить боюсь? Да пропади он!

Встаю. Опа! Меня даже как-то покачивает. Ну да ничего. В дом захожу через ту же дверь, в которой скрылся некоторое время назад Егор. Ту, что ведет с террасы прямо в гостиную. И, естественно, произвожу фурор. Юная итальянка взвизгивает. Ксения, прикрывает ладонью рот, чтобы не уподобиться Марии-Терезе. Приходченко и Федор одновременно вскакивают на ноги. Сергей, который в этот момент возится на кухне, роняет стакан. Все. Зрителей больше нет. Егор куда-то пропал…

— Ксень, теперь мне надо бинтику. И перекиси, наверно.

— Ты?.. С тобой что?..

— Травма на производстве.

Улыбаюсь криво. Губы вновь начинают дрожать, и я кидаюсь бежать в сторону туалета. Ксюха за мной.

— Машка!.. Вы же вроде с Егором ушли… Это что? Он тебя?!!

— Случайно…

— Маш! Ты серьезно? Егор? Я не верю. Как это вышло?

— Сказала, что ухожу… Он разозлится, телефоном в меня кинул. Ну и вот… Попал неудачно… Ерунда, конечно. Просто бровь всегда очень сильно кровит.

— Да какая ерунда! Тут зашивать придется.