Танцы минус
Шрифт:
— Так получилось, господин полковник, — Федька косит на меня и ухмыляется.
— Получилось, понимаешь, — Приходченко осуждающе сопит, а потом снова переходит на английский. — Мария, что дальше-то делать думаете? Этих троих бандитов мы, конечно, арестуем, осудим и все такое прочее, на их счет можете не сомневаться…
— Отец пришлет других.
Приходченко вздергивает вверх брови.
— У него что, таких под рукой много?
Мария отводит глаза, а потом со вздохом кивает. Интересное получается кино… «И кто у нас отец? — Мафиоза. —
— И что думаете в этой связи предпринять?
И тут девица неожиданно улыбается и решительно встряхивает шевелюрой.
— Защиты попрошу.
— У властей? — в голосе Приходченко откровенный скепсис.
— Нет. Не у властей. У вас.
Бамм! Сказать, что Приходченко ошарашен, значит не сказать ничего.
— У меня-я-я? А почему, собственно, у меня? У вас вон почти что брат есть…
Серджо принимается отрицательно крутить головой и даже руку поднимает, чтобы привлечь к себе внимание, но Мария ему сказать что-то просто не позволяет.
— Нет! — еще один решительный кивок головой. — У вас!
— Попадос… — негромко комментирует мой муж и тут же удостаивается негодующего полковничьего взгляда.
Но Приходченко ему, в отличие от Федьки, не командир, а потому субординация Егору пофигу.
— А что, господин полковник? Вы человек холостой. Возьмете ее к себе домой, будет она вам рубашки стирать, спагетти с равиолями всякими варить… Постелите ей на диванчике в кухне… Ну или не на диванчике и даже не на кухне, это уж как пойдет…
Я принимаюсь хихикать. Ничего не могу с собой поделать. Уж больно у Приходченко физиономия… интересная.
— Хватит чушь городить!
Рявкает так, что Федька невольно вытягивается в своем кресле, словно норовит сидя встать по стойке «смирно», а Мария-Тереза начинает смотреть уже не просто преданно, а так, как могли бы взирать истинно верующие на спустившееся с небес божество. Вот только вряд ли они при этом испытывали бы по отношению к богу сексуальный интерес. Мария же Тереза судя по жестам и жаркой текучести взгляда… Короче говоря, у меня нет никаких сомнений в том, что Приходченко вереди ждет масса интереснейших открытий и ощущений. А потому его возмущение меня откровенно смешит:
— Может, Андрей Михайлович, для вас это и чушь, но только вы от нее так просто не отделаетесь. Вы ей в глаза-то гляньте. Дикая, но упорная. Так что придется уж вам быть в ответе за тех, кого вы поймали и приручили…
Приходченко крутит коротко стриженой башкой.
— Вы что с дуба рухнули все? Куда мне ее девать-то? Как я ее охранять-то буду? У меня и без того от этих вон архаровцев (кивает в сторону Федора) башка вся седая, а тут еще и эта…
— По этому поводу обычно говорят так: седина в бороду, бес в ребро.
— Не надо мне ничего этого вашего… в ребро.
Серджо хлопает себя по коленям.
— Ладно, похихикали и будет. Как на самом деле с ней поступать-то? Выкинуть за порог как котенка уже рука не поднимется.
— Ксюха мне предложила пожить у нее, — на Егора стараюсь не смотреть, не так я хотела сообщить ему о том, что ухожу, ну да уж что вышло, то вышло. — Пусть и тезка моя со мной рядышком устраивается. Если у хозяйки дома, конечно, возражений нет. И вроде отдельно, и в то же время у всех на глазах, под присмотром.
— А что, хорошая идея, — Ксения вопросительно смотрит на мужа. — Я не против.
Тот тоже кивает и задумчиво смотрит на меня. Жду, что скажет или сделает Егор, но он, как ни странно, тоже молчит, только смотрит на свои стиснутые на коленях руки. Сердце мое болезненно сжимается. Я боюсь того момента, когда мы останемся наедине, и Егор все-таки заговорит. А раз боюсь, то нечего откладывать. Отец всегда учил меня, что неприятные дела следует делать сразу и расправляться с ними надо как можно быстрее. Встаю, уже не слушая, о чем говорит Приходченко, и что отвечает ему Мария-Тереза.
— Егор.
Он поднимает глаза. Ох… Что будет…
— Нам поговорить бы… Наедине.
Глава 3
Егор кивает и тоже встает. Не сговариваясь идем с ним на террасу, а потом спускаемся в сад.
— Что за фигня про то, что ты у Ксюхи жить собралась?
— Я ухожу от тебя, Егор.
— Что, другого нашла? Получше?
— Ты все-таки идиот, — качаю головой. — Люблю я тебя, вот и ухожу.
— Это что пример женской логики?
— Наверно. Тебе виднее.
— Маш, я не понял…
— Да чего тут понимать? Услышала сегодня случайно разговор твой с друзьями, который вы вели вот здесь, на этой террасе. Приехала Ксюху с Викуськой повидать, и услышала… Остальное, наверно, понятно. Не хочу быть в тягость. У меня тоже есть гордость.
Поворачиваюсь, чтобы уйти. Хватает за руку.
— Ты не должна была этого слышать.
— Может и не должна, но слышала. Отпусти.
— Маш, я совсем не то… Ну то есть, да, сказал, но, — поверишь? — просто как-то увлекся себя жалея, сгустил краски. На самом деле все не так.
— То есть ты облил меня дерьмом перед своими друзьями просто «увлекшись»?
— Маш…
— Отпусти. Сама давно чувствовала, что изменился ты. Прежняя радость ушла. Даже в постели, которая, по твоим словам, тебя рядом со мной только и держит, и то другим стал. Так что… отпусти. Я все решила.
Почти отбрасывает мою руку.
— Ну и вали! Очень ловко ты всех собак на меня повесила. А сама-то?
— И что сама?
— Есть ведь у тебя кто-то, Маш! Есть, и не отпирайся. Я, по крайней мере, тебе верен был, в этом ты меня упрекнуть не сможешь, а ты-то все время с каким-то мужиком тайком по телефону треплешься, и регулярно на свиданки бегаешь. Что, скажешь — не так? Я ведь и номерок тот с твоего телефончика списал. Все думал — пробить, да как-то вроде не по-мужски поступать так. Это вы, бабы…