Танцы на осколках
Шрифт:
– Зачем им пленники? Ведь не выкуп же требовать?
Гера вздрогнул:
– Точно не выкуп. Они заставляют копать торф на болотах. А коли попытаешься бежать, то у них много способов отучить тебя от этой привычки. Сюда ведет одна дорога, а сама деревня окружена болотами. Топь только местные знают - я пытался сбежать через три дня, но меня быстро изловили и перебили ноги.
– Но зачем? Почем просто не избить, - удивилась я, - Ведь копальщик без ног, не копальщик.
Прежний закрыл рукой глаза и надрывно втянул воздух.
– Я тогда прочувствовал их. А когда понял, зачем я им на самом деле и что меня ждет, сразу рванул когти, да как видишь неудачно. Кать, это не простые разбойники, которым нужна только нажива...
Он замолчал. Брест пришел в себя и попытался привстать на локте, но служанка уложила его обратно. Он отмахнулся от нее и, нащупав на голове рану, прорычал:
– Что же это за твари?
Гера на минуту задумался, и я сразу вспомнила это его расслабленное состояние и размеренное дыхание - он прощупывал Бреста, проник к нему в душу.
– Мы с тобой не знакомы?
– наконец проговорил он.
– Своей душой ты мне очень напоминаешь одного человека.
Брест и Милка инстинктивно отодвинулись.
– Нет, - отрезал наемник, - Я слышал о тебе только по рассказам Мурки.
– Хм, ладно, с этим после разберемся. Что касается этих, - он кивнул в сторону двери, - Во-первых, это не разбойничий лагерь. Это настоящая деревня с домами, сараями, конюшнями и со своей часовней. По утрам и вечерам они всей толпой читают молитвы, а после приходят за пленниками. Когда меня сюда бросили, здесь уже сидело два мужика. Одного не стало в тот же день, второго - на следующий. Так что я тут долгожитель, - горько улыбнулся Гера.
– Когда не стало тех двоих, тринники пришли за мной...
Я положила руку на плечо, стараясь вложить всю теплоту в этот корявый жест. Внезапно Гера напрягся и схватил меня за кисти:
– Быстро вяжи руки, они идут сюда.
Милка и я похватали веревки и, помогая друг другу, кое-как накинули путы. Как раз вовремя: дверь отворилась. На улице было темно, а в дверях стояло два черных силуэта. Они молча разглядывали нас.
– Девку бери, - раздался скрипучий голос высокой косматой фигуры.
– Какую, Владыка?
– откликнулся второй пониже.
– Вон ту, - он ткнул в меня пальцем, - От нее смрад нечистый идет.
– И высокая фигура развернулась, махнув полами длинных одежд.
Который пониже поднял арбалет и направил на меня:
– Выходи, - приказал он мне, - Всем остальным сидеть тихо, не то каждый стрелу получит.
Гера вцепился мне в руку и зашептал очень быстро, так что я смогла разобрать только:
– ...отключись...не думай...
– Что ты там шепчешь, нечисть? Молчать. А ты, ну-ка живо на выход, дважды повторять не буду.
И я последний раз, дотронувшись до руки Прежнего, поднялась и на ватных ногах вышла вон.
***
Когда за воровкой закрыли дверь, Брест, отстранившись от назойливой служанки, сел, стараясь справиться с головокружением. Глаза уже привыкли к темноте, и он мог различать смутные силуэты. Милка сидела, вжавшись в стену и "прижав уши", а Прежний сидел в углу и, что-то бормотал про себя.
– Что ты там гуторишь?
– проворчал наемник
Гера некоторое время пошептал еще и наконец, ответил:
– Я молился за Катерину или за Мурку, как вы ее называете.
– Ты молишься? Я думал, что вы, Прежние, ни в бога, ни в черта...
– И много ты знал Прежних?
– ответил вопросом на вопрос Гера.
– Уел, - согласился наемник.
– Кто эти люди? И зачем она им?
Гера вытер дрожащей рукой испарину:
– Они приверженцы этой вашей новой церкви. А зачем она им? Хороший вопрос.
– Он погладил сломанную ногу.
– Они будут мучить ее. Долго. Сначала изнасилуют - пустят по кругу, потом буду пытать, но не до смерти, а так, чтобы выжила. Так будет повторяться изо дня в день, пока ее не сломают, или случайно не прикончат. Те двое, о которых я говорил: один наложил на себя руки - просто ушел во время копки торфа в болото и молча погрузился в жижу. А второй спятил, теперь только мычит и пускает слюни, где-то там, - и он кивнул в сторону.
Милка жалостливо всхлипнула и, прикрыв рот ладонью, во все глаза смотрела на рассказчика. Брест сморщился, потрогал свой затылок - на пальцах осталась кровь:
– Погоди, ты же говорил, что с тобой мужики сидели по началу, неужто их тоже снасильничали?
Гера промолчал в ответ, только опять откинулся на бревенчатую стену и закрыл глаза.
Наемник страшно выругался и ударил кулаком в стену. Выплескивая накатившее отчаяние, ударил еще раз. Он бил и бил, пока на костяшках не остались ошметки кожи, а голова не закружилась. Бреста вырвало.
Милка тихо плакала в углу:
– Но как же... Откуда ты-то все это знаешь?
– она жалобно, с надеждой в голосе, обратилась к Прежнему.
Парень не стал отвечать, откуда-то из-за стен раздался страшный крик. Потом опять. Вопли теперь не прекращались. Крики заглушало звучное пение: стройный хор мужских и женских голосов.
Гера шумно втянул воздух:
– Прошу тебя, отключись, ты должна отключиться, забыться...
– зашептал он.
– Я опять тебя подвел...
Милка вскинулась на ноги и, наплевав на всех, начала кружить по избе:
– Я не верю в это, не верю.
– Как заклинание она повторяла слова без устали.
– Ты!
– Она подскочила к Гере.
– Я тебе не верю! Я знаю тринников. Они не насилуют и не грабят на дорогах. Я знаю Епископа, знаю Хранителей, они сжигают только колдунов и ведьм. Ты ошибся, Прежний!
– завопила она. В ее глазах разгоралось безумное отчаяние.
– Может быть те тринники, о которых ты говоришь, и не творят таких зверств на главной площади, но ты не знаешь, КАК они "молятся" за закрытыми дверями!
– оскалился Гера. Он приподнялся на руках и часто задышал, - Разница между здешними и городскими в том, что местные в открытую "изгоняют нечистый дух из грешных тел". Я прочувствовал их, и знаешь что? Мурка ведь рассказала вам, что я умею проникать в души, так? Они искренне верят, в это дерьмо! Они верят, черт возьми, что приносят нам благо, и спасают наши бессмертные души, а мы в своей греховности не можем понять их.