Танцы на осколках
Шрифт:
Вопли на улице перешли в бессвязное мычание и всхлипы. Пение сменилось на монотонный речетатив.
– Этого не может быть, - ошарашено прошептал Брест.
– Я сам сначала не поверил, но клянусь своим богом, я прочувствовал каждого. Они все любят свое дело.
– Горько продолжил Прежний, - Еще бы: ведь не только тело тешится в плотских радостях, но еще и душа ликует от правильности и святости их ритуалов. Все, кроме одного верят, - закончил он.
Милка тихо осела и завыла в углу, не обращая на мужчин. Брест мельком глянул на нее и снова обратился к Гере:
– Кто же?
– А как сам думаешь?
– спросил Прежний.
– Священник?
– Брест потер руками лицо и шумно выдохнул.
– Он самый. Тот высокий, который приходил сюда выбирать... Ему это просто нравится. Проклятый садист, - Гера злобно выругался.
– Клянусь, если выберусь отсюда живым, убью подонка. Я прочел его мысли, его сюда прислали из Тринницы, вроде как навести порядок и привести к истинной вере. И он тут времени зря не терял.
Милка взвилась на ноги:
– Так он из Тринницы?! Надо всего лишь сказать ему, кто я, и нас освободят!
Она подскочила к двери и заколотила, что есть сил:
– Эй, откройте! Позовите священника!
– Брест, останови ее!
– вскрикнул Гера, - Они же ее дуру заберут к Катерине! Плевать им, кто она!
Наемник поднялся, шатаясь, схватил служанку. Она вырвалась и продолжила кричать. Брест с силой развернул ее и отвесил ей оплеуху. Милка испуганно схватилась за щеку и заскулила, медленно осев.
– Успокойся, дуреха, - тихо сказал Брест, - Поди в тот угол и успокойся. Я что-нибудь придумаю, вытащу нас отсюда - пообещал он.
Милка тихо всхлипывая, послушно побрела в угол, бросая на наемника умоляющие взгляды.
– Черт, как же ты мне его напоминаешь, - изрек Гера, - А жизнь, однако, забавная штука.
– Ты о чем?
– устало спросил Брест.
– Если выберемся отсюда, то все расскажу, а нет, так нет, - заключил Гера, замолкая.
Пение на улице стихло, послышался топот многих ног. Люди за стенами разбредались в разные стороны, кто-то продолжал напевать псалмы, кто-то радостно переговаривался и смаковал подробности вечерней молитвы. В дверь звучно бухнули:
– А ну прочь!
Пленников ослепил свет факелов. В проеме стояли два мужика, с заряженными арбалетами. Убедившись, что узники не собираются бросаться на них, удовлетворенно кивнули и отошли. Щербатый, который был на дороге, бросил неподвижное тело на землю, и молча отошел. В дверях возник священник в длинном балахоне, он осенил неподвижное тело святым знамением трины и бросил суровый взгляд на остальных:
– Это девица погрязла во грехе, но она на пути очищения. Молитесь, грешники, и до вас дойдет святая истина.
Он в последний раз бросил подозрительный взгляд на Бреста и молча захлопнул дверь. Ее тут же чем-то подперли. За стеной послышались возбужденные голоса и шаги. Тринники расходились по хатам.
Милка вжалась в стену, не решаясь даже посмотреть в сторону бледного тела. Гера охнул и пополз к подруге. Брест на целых ногах оказался проворнее и опустился на колени рядом с обнаженным телом. Мурка, или Катерина, лежала лицом вниз. Она была без сознания и абсолютно нага. На голове не осталось волос, а все тело было в рваных ранах, по ногам текла кровь, смешиваясь с землей. Гера подполз и положил ее голову на свои искалеченные ноги. Брест аккуратно дотронулся до ран и отдернул руку. Под пальцами пульсировало мокрое мясо.
– Они секли ее ботангом, - пробормотал он.
– Милка, дай мне твое тряпье.
– У меня ничего нет, - испуганно прошептала служанка.
– Исподнее сымай, - прикрикнул наемник.
Служанка не посмела ослушаться. Она отошла в угол и, быстро сняв доспехи и нательное, кинула Бресту белье, поспешно одеваясь обратно. Он поймал тряпки и промокнул сочащуюся из ран кровь. Воровка едва вздохнула, когда ткань коснулась рассечённой плоти.
– Все хорошо, все будет хорошо, - баюкал ее Гера, - Потерпи, родная.
Брест внимательно посмотрел на Прежнего, но промолчал. Мурка что-то бессвязно промычала, но захлебнулась и смолкла, тяжело дыша.
– Что она сказала?
– прошептала Милка. Она все-таки подошла к раненной и теперь смотрела во все глаза на темный, еле подвижный силуэт.
– Она ничего не сказала, ей вырвали язык, - мрачно ответил Гера. Он продолжал гладить ей лицо, стирая текущую изо рта кровь. Брест отодвинулся от них и устало прислонился к закрытой двери:
– Гера, когда они вернутся?
Прежний немного подумал и ответил:
– С утра они молятся в часовне, а после идут кто-куда: одни на дорогу, другие - по хозяйству. Тебя и девушку, я думаю, с утра выгонят на болота, добывать торф. Меня и Катерину до вечера не тронут, потом заберут одного из нас на очищение.
– Зачем им разбой на дороге, коли они такие церковники?
– спросил Брест.
– Всех не очистишь.
– Жить-то на что-то надо. Деревня в болоте: ни полей засадить, ни охотой не прожить, вот они и разбойничают.
– С верой в свое правое дело?
– горько добавил наемник.
– Именно, - ответил Прежний.
Брест поднялся и принялся ходить, прощупывая стены.
– Что ты делаешь?
– обреченно вздохнул Гера.
– Нам надо до утра отсюда убраться. Мурка скоро начнет заживать, и я думаю, та паскуда очень удивится, когда обнаружит ее целой и невредимой по утру. Что они с ней сделают на этот раз, я не ведаю, но у меня на ее счет другие думки.
– И как ты хочешь отсюда выбраться?
– хмыкнул Прежний, - Думаешь не пытались?