Танец ангела
Шрифт:
Дистрибьютор опять достал свой блокнот.
— В восемь я должен быть на обеде… Сразу после него мы можем встретиться… В одиннадцать будет не слишком поздно?
— Нормально.
— Точно?
— Конечно.
— Если я все-таки буду с дамой, она тихонько посидит в уголке, пока мы разговариваем.
— Нет проблем.
— Я оставлю тебе мой мобильный на всякий случай.
Мужчина вырвал из блокнота листок и написал номер.
— Черт, у меня же что-то случилось тут с телефоном, — сказал он и засунул листок в карман. — Не знаю, почему он не работает. Я не помню номер моего отеля, но когда я вернусь туда, я позвоню тебе и скажу его или оставлю служащим гостиницы.
— О’кей.
— Мне пора.
Мальчик почувствовал, как кружится голова от двух кружек пива. Ему стал нравиться этот тип. Слегка суетливый, но бизнесмены все такие…
Дистрибьютор встал.
— Осталась маленькая деталь, — сказал он.
— Какая?
— Я должен знать, где ты живешь.
36
Они виделись еще три раза после той первой встречи в подземном стрип-клубе Васастана.
Бергенхем раздвоился или расстроился, на совершенно противоположные личности.
Когда он был дома, с Мартиной, он совершенно не понимал, зачем он встречался с Марианной. Когда Малыш толкался, Бергенхем ненавидел то, второе «я».
Ее звали Марианна, но в клубах она называла себя Ангел. У нее даже были два небольших белых крылышка, которые она перед некоторыми танцами привязывала к плечам. Они блестели, как рыбья чешуя. И псевдоним, и костюм гармонировали с убожеством обстановки. Иное слово сюда не подходило, все было замызгано, как мир за грязным ветровым стеклом.
Третьей его сущностью был инспектор полиции. Но под землей, в полутемном зале, полицейский исчез. И уже кто-то другой встретился с Марианной. Так сказал бы Бергенхем, если бы кто-нибудь спросил. Но никто не спрашивал. Сомнения бурлили в нем самом. Он видел безмолвный вопрос в глазах Мартины, как будто она подозревала и видела, что он знает, что она знает.
Дуло, как на вершине горы. Он шел к Марианне домой. Она жила в лодке. Когда он услышал, он не поверил, но это было так. У нее была своя рыбацкая лодка, отслужившая срок и пришвартованная вместе с такими же к причалу Гульберг. Он слышал об этом месте, но никогда сюда не заглядывал.
Сюда стоит прийти летом, сказала она. Тогда те лодки, что еще могут плавать, отправляются в свое единственное в году путешествие к крепости Эльвборг и обратно. Это своеобразное соревнование, объяснила Марианна. Она называет его Регата разбитых надежд.
Бергенхем стоял на пешеходном переходе. Между домами свистел ветер и поддувал ему в бок. Все здесь было ему незнакомо. Блестели серые стены домов, надвигающиеся на дорогу. Кто-то стоял у ресторана «Холменс», дрожа на ветру. В здании муниципалитета открылась дверь, и оттуда высыпали сотрудники после наконец-то закончившегося рабочего дня.
Бергенхем ненадолго остановился у воды, текущей тяжело, как масло. Зима еще пряталась в осколках льда у края пристани. Слева мост делил небо на две части. Горизонт напоминал его детские рисунки, когда он смешивал все желтые и красные оттенки, что были.
С краю ржавел пароход-ресторан. Из ангаров верфи на другом берегу, которые, казалось, парили над водой, раздались удары кувалды или еще чего-то тяжелого. Он увидел фанерную табличку, обтесанную ветром, которая приглашала в общество судовладельцев. Позади зарослей на другой стороне улицы кричали сотни галок, носясь над крышами черной тучей, накрывая целый квартал. Он миновал траулер и двухмачтовую яхту, в которых тоже теперь жили люди. У одной из лодок стоял «пассат», как будто кто-то пытался заехать на борт, но не вышло. Машина смотрелась очень чужеродно в этом водном царстве. Из труб тянулся дым, рядком висели почтовые ящики. У нужной таблички он остановился, растягивая время. Спешить некуда. Рядом висело объявление: «Эта лодка продается, сосна, махогон, 9,15 на 2,40, двадцать пять тысяч крон». У небольших кустов стояли две садовые скамейки — подобие миниатюрного парка для летних вечеров. До ее жилища оставалось метров пятьдесят. Впереди торчала газовая башня.
Что это была за лодка, он затруднился определить, и вряд ли кто-нибудь другой сказал бы. Плавать она уже не могла, и регаты обходились без нее. Корпус был деревянный, метров пятнадцать в длину. Внутри горел свет. Бергенхем осторожно переступил через край пристани и оказался на борту.
— Ты совсем не рассказываешь о своей жизни, — сказал Бергенхем, когда они пили кофе.
— С ума сойти, — сказала она.
— Почему?
— Я не понимаю, отчего я сижу тут с тобой.
Он думал, что внутрь будут доноситься звуки, хотя бы плещущей воды, но стояла полная тишина.
— Ты меня используешь, — сказала она.
— Неправда.
— Тогда почему ты тут сидишь?
— Потому что я хочу быть здесь.
— Все используют кого-то.
— Это ты вынесла из своего прошлого?
— Я не хочу об этом говорить.
— Сколько времени ты живешь в лодке?
— Давно.
— Она твоя?
— Моя.
— Ты знакома с остальными, кто тут живет?
— А ты как думаешь?
Он отпил кофе, прислушиваясь. Теперь можно было разобрать звук мотора с реки.
— Слышишь, твои коллеги поехали, — сказала она.
— Что?
— Морская полиция на рейде. Никогда не знаешь, что они найдут.
— Они могут найти меня.
— Что ты тогда скажешь?
— Они меня не знают.
— Я тебя тоже не знаю.
— И я тебя не знаю.
— Поэтому ты и сидишь тут?
— Да.
— С ума сойти.
— Ты знаешь что-нибудь еще о тех фильмах? — поспешно спросил он, словно желая сменить роль.
— Нет.
— Ничего о том, что скрыто за фасадом?
— Нет, — сказала она, но уже не так уверенно.
— Ты боишься?
— Чего мне, бедной стриптизерше, бояться?
— Об этом опасно говорить?
— Нам опасно встречаться прежде всего.
— Что тебе известно?