Танец ангела

Эдвардсон Оке

«Я должен выкинуть эти мысли из головы, — подумал Винтер. — У убийц есть чувства. Они научились отбрасывать их и запираться в себе, но где-то в глубине они сохраняются. Туда мы и должны заглянуть. А мы взамен отслеживаем то, что на поверхности, усиливая стереотипы. Преступление разрушает всех. Так должно быть; если это не так, то мы заведомо проиграли». Винтер затянулся.

И опять в дыму, что он выдыхал, ему почудилось лицо, уже более отчетливое, но оно растворилось вместе с кольцами дыма. «Мне надо что-то вспомнить, — думал он. — В моих воспоминаниях, кажется, что-то

может помочь мне в этом деле. Случай из моего собственного прошлого или рассказ другого? Может, я забыл это навсегда? Как там сказал Макдональд… что-то о фрагментах памяти…» Он потер лоб. Ответ где-то есть, но он не в состоянии правильно сформулировать вопрос.

Он пошел к столу и налил еще вина. На этот раз оно показалось ему газированным уксусом. «Я не смогу жить дальше, если мы не раскроем это дело», — думал он. Он поставил стакан, выключил телевизор и набрал домашний номер Бертиля Рингмара.

— Компьютер Меллестрёма вышел из строя, — сказал Рингмар.

— Что это значит?

— Это значит, что он получил шанс показать нам, насколько он был способен это предвидеть и насколько разумен он был, дублируя все на других компьютерах.

— Да, большой день для Яна.

— Но этого следовало ожидать. Наши компьютеры буквально лопаются от информации.

— Я знаю.

— На нас сильно давят со всех сторон, да еще и тебя нет, и некому заговаривать британских журналистов по-английски.

— Тут мне пока удавалось их избегать, но Макдональд уже сказал, что дальше это не пройдет.

— Как он тебе?

— Хорошо.

— Ты не зря поехал?

— Не зря. Завтра я буду говорить со свидетелями.

— У нас тоже есть новые сведения.

— Какие?

— Мы еще не проверили, насколько это надежно, но звучит обещающе.

Винтер положил потухшую сигару в стеклянную пепельницу. Поскрипывало открытое окно.

— Мир почувствовал вызов, — сказал Рингмар. — Сегодня мы получили письмо от квартирного вора, который пишет, что вломился в квартиру и увидел там окровавленную одежду.

— О Боже.

— Вот именно.

— Во скольких домах Гетеборга может лежать одежда, испачканная кровью?

— Не спрашивай меня.

— Во многих.

— Он не похож на психа.

— Что-то еще, помимо одежды?

— Он пишет, что время совпадает.

— С каким убийством?

— С первым.

— Квартирный вор? Он написал адрес?

— Да.

— И больше ничего о хозяине?

— Только то, что это мужчина.

— И все? А почему ты ему поверил?

Рингмар молчал.

— Бертиль?

— Я не знаю… Может, из-за тона письма… Или потому что это вор. Он знает, о чем говорит.

— Хм. Когда у вас будет время, тайно проверьте жильца, — сказал Винтер.

— Я послал Хальдерса.

— Тайно, я сказал!

Рингмар усмехнулся.

— Как дела у Бергенхема? — спросил Винтер.

— Я, честно говоря, не знаю, он приходит и уходит. Мне кажется, он сосредоточился на внедрении в ту область, куда ты его послал.

— Поговори с ним, по-моему, ему это необходимо.

— Я думаю, он не хочет разговаривать. У него вид, как будто он теперь особенный,

ему поручили миссию свыше.

— Скажи ему, что я прошу его отчитываться тебе о ходе дел.

— Хорошо.

— Пока.

Винтер нажал отбой и пошел в душ. После растерся полотенцем, надел брюки, рубашку, пиджак и дошел до «Кристал-Палас». Еда была отменна, как всегда. Он ел и опять пытался вспомнить.

35

Каждый раз, когда мальчик выходил или приходил обратно, он встречал на лестнице сына хозяина отеля. Ему было лет тридцать, и он был умственно отсталым. Раз за разом он поднимался по продуваемой лестнице на последний, седьмой этаж, потом спускался, выходил на улицу, разворачивался и начинал все сначала. У него были странная улыбка, отрешенное лицо и глаза, обращенные внутрь. Мальчику было очень страшно, и он старался проскочить мимо как можно быстрее. Если прислушаться из номера, то были слышны шаги идиота, раздающиеся с пугающей регулярностью.

Хозяина он ни разу не встречал со дня регистрации. В холле отеля всегда было пусто. Ему можно было позвонить, но мальчику нечего было спрашивать, ему ничего не требовалось.

В начале улицы, на противоположной стороне, он разведал два греческих ресторана, или, точнее говоря, кипрских, и с интересом туда ходил. Он никогда не видел раньше таких внушительных домов, обвитых зеленью. Им было не меньше ста лет, но очень шикарные. Жильцы мыли свои машины прямо на улице. Улица была длинной, на ней еще стоял паб, который назывался таверна «Грув-хаус». Он купил пива, вышел, сел за столик у входа. Солнце светило прямо на него поверх домов на другой стороне улицы. Снаружи у бара больше никого не было, но внутри сидели трое белых мужчин. Уже по домам было видно, что это типичная белая улица. Но начиная с того места, где он жил, район становился все более черным по мере приближения к совершенно черному центру Брикстона. Он улыбнулся. Он сидел, окруженный белыми людьми, черный мальчик в белом пабе.

«Это как попасть в прошлое, — подумал он. — Я черный снаружи и белый внутри, но теперь я побуду немного более черным и внутри тоже». Странное чувство, которое он не испытывал дома, — ходить как турист, чувствовать себя белым, но внешне сливаться с черной толпой. У него было «белое», типично шведское имя, но выглядел он не как Кристиан Ягерберг, а скорее как Бини Ман или Баунти Киллер. Мальчику стало весело. Так он сидел, пил пиво, деревья ограждали его от звуков города, а в кармане жила музыка.

Он зашел в «Рэд рекордс» и поспрашивал, что у них есть. Продавец удивился, что он оказался не местным. Растаманские косички плохо сочетались со шведским акцентом. Но мальчик совсем не стеснялся своего гетеборгского произношения. Петер однажды рассказывал, как он стоял в турбюро на Майорке, или где там это было, и зашел парень и только произнес три слова по-английски — он искал лекарство со шведским названием, которое в Англии и не слыхали, — как девушка за стойкой сказала: «Ах, вы из Гетеборга!» Но стыдиться тут было нечего.