Тарч
Шрифт:
— Дара, если действительно плохо, тебе не надо говорить.
— Мне плохо, — голос девушки прозвучал так же сипло и обессилено.
— Тогда лежи и отдыхай. Нужно беречь силы. Выходи на связь через полчаса. Хорошо?
Дара не ответила, но Тарч не стал переспрашивать. Полчаса провел как на уголках, не зная, выйдет ли собеседница на связь, и когда из динамика донесся голос, обрадовался как ребенок.
— Тарч, ты здесь? — Дара казалось немного бодрее, чем раньше.
— Конечно тут, куда я от тебя денусь. Как ты?
— Мне лучше. Но не намного. Я просто хотела услышать тебя, отвлечься от боли и мыслей. Не переживай за меня, я справлюсь.
— Ты обязательно справишься.
Тарч не верил, что кто-то придет Даре на помощь. Даже в том, старом мире помощь далеко не всегда приходит вовремя, а иногда и не приходит вовсе. Кто такой, этот Кумник и его отряд, если давно разочаровавшаяся в людях девушка так верит в его приход? Или не верит, но не может признаться?
Тарч еще некоторое время пытался отвлекать собеседницу от тяжелых мыслей. Рассказывал истории из своей прежней жизни, пытался шутить и даже травил анекдоты, но скоро понял, что девушка давно не отвечает и скорее всего, его уже не слышит.
Когда уходила мама, сгоревшая от рака буквально за три месяца, Тарч чувствовал себя точно так же. Именно тогда первая, в несколько волосков, седина, разошлась по всей голове, еще редкая, не изменяющая цвет волос, но уже вступающая в свои права и готовая начать превращение русой шевелюры в белую. Мама, несмотря на многочисленные просьбы и даже мольбы, не захотела переезжать к ним в квартиру и жила одна, в соседнем городе. Тарч, тогда еще Максим, звонил несколько раз в день, расспрашивал о здоровье и настроении, рассказывал о всяческих мелочах, о своей работе и об учебе дочки. Но именно утренний звонок, каждый день, был для него самый волнительный и страшный. Каждое утро он, затаив дыхание, ждал, ответит ли мама, или уже нет. И каждое утро был готов отменять все дела, отменять работу и любые планы, прыгать в машину и мчаться, вдавив педаль газа в пол, чтобы, может быть, еще успеть чем-то помочь матери, продлить жизнь хотя бы на несколько дней.
Дара выходила на связь еще дважды. Потом замолкла почти на три часа. Тарч уже мысленно попрощался с девушкой, и, когда услышал в динамике голос, воспрянул надеждой. Вот только разговор оказался слишком коротким.
— Прощай, Тарч, я рада, что мы с тобой поболтали.
— Дара, перестань! Все будет хорошо! Они идут, ты же знаешь! Продержись еще немного! Дара! Прием!
Радиостанция молчала. В ушах звенело от тишины, а воздух вдруг стал тяжелым и тягучим, с трудом проникая в легкие, словно где-то в горле появилась для него непреодолимая преграда. Тарч моргнул, дотронулся до ресниц и с удивлением посмотрел на влажный палец — плакать ему не доводилось давно, и он уже забыл, что это такое — слезы на глазах.
Вид слезинок, растекшихся по грязным пальцам, неожиданно сильно разозлил мужчину. Где-то там, всего в двадцати километрах, в каком-то занюханном поселке умирала ставшая ему близкой девушка, а он, запертый мутантом на складе, не мог с этим ничего поделать. Тарч встал, не в силах больше сидеть в неподвижности, и сделал несколько шагов по комнате. Его руки бессистемно перебирали лежавшие на полках вещи, крутили, словно изучая, но мысли скакали бешенным хороводом без какого либо порядка, не принося облегчения и не находя выхода из положения.
В комнате было оружие, пленник нашел его в ящиках под стеллажами еще вечером, но слишком слабое, чтобы выступить против огромного бронированного монстра. Черт побери, да здесь был даже реактивный гранатомет, вот только что с ним было делать в условиях замкнутого пространства с сидящим рядом, буквально в двух метрах противником? Тарч мог открыть дверь, и мог успеть спустить курок, но что будет дальше, даже если удастся попасть мутанту в такое
Тарч сел в кресло и попытался расслабиться. Улей — жестокое место, и здесь все время кто-то умирает. Сколько таких, как Дара, погибло в день, когда сам Тарч попал в этот мир? Пять тысяч? Или десять? Сколько погибло сегодня — в тысячах раскиданных по Улью городским кластерам? А сколько погибнет еще? Миллионы? Миллиарды? И это никак не изменишь, как ни старайся. Не в человеческих силах поменять порядок вещей.
\Улей останется Ульем — местом, куда люди приходят страдать и умирать, и каждому отписан свой срок, своя доля страданий и своя смерть, такая же страшная, как и у остальных. Задумывались ли иммунные о том, почему им дарована вечная молодость и абсолютно здоровое тело? Ведь средний срок жизни иммунного в Улье все равно не превышает несколько месяцев. К чему такая трата ресурсов? У Тарча был ответ. Никто в Стиксе не имеет право умереть собственной смертью, как человек, в постели, окруженный любящими родственниками. У каждого здесь свой рок и своя смерть, которая обязательно будет ужасной и мучительной. Страдать из-за каждой погибающей от ран девушки? Более смешного занятия в Улье и придумать было сложно.
Тарч встал и начал доставать из-за шкафа незамеченные раньше листы металла. Они громко терлись друг об друга и дребезжали, но Тарч уже привык к тому, что мутант по какой-то причине не разрушает стену, предпочитая дожидаться снаружи. А сегодня так и вообще, обленился настолько, что даже не бился в кладку, давая о себе знать только глухим ворчанием. Листы пленник установил таким образом, чтобы при обрушении стены они, при удачном стечении обстоятельств, упали плашмя, в одно место, распределяя удар и вес кирпичей по всей своей площади. План был абсолютно тупой. О пещрел таким количеством слабых, приводящих к гарантированной смерти, слабых мест, что о нем не стоило думать вообще — его можно было только начать и, как говорится, кончить.
Тарч достал из ящика реактивный гранатомет, заткнул рот визжащему от ужаса инстинкту самосохранения, прикинул, как упадут листы, и под каким углом под них нужно будет запрыгивать, и резким движением, не позволяя себе передумать, всадил в ногу второй оставшийся от Дуста шприц спека.
Сумеет ли он поймать в прицел быстрого, обладающего моментальной реакцией мутанта? Успеет ли прыгнуть под стальные листы прежде, чем взрыв обрушит стену? Оправдается ли его надежда, и смягчится ли удар? Сумеет ли он потом выбраться из-под завала, да еще в таком состоянии, чтобы добраться до Дары? Думать об этом было нельзя, иначе бы пришлось сесть в кресло и продолжать бессмысленно страдать.
Тарч поднял гранатомет, распахнул дверь и приготовился умереть. Или спастись, если фортуна вдруг решит не только улыбнуться, но и рассмеяться над его ухом, заливая все вокруг безудержным хохотом.
Монстр лежал на полу склада, едва шевелясь. Он даже не попытался подняться, когда Тарч открыл дверь, вскинул гранатомет и опустил, пораженный увиденным.
Мутант еле дышал. Костяные бляшки брони потемнели, и стали похожи на расползшиеся раньше времени по телу трупные пятна. Лапы изредка подрагивали, словно в агонии, а дыхание было настолько тихим, что казалось, зверь уже давно мертв. Первой мыслью было добить монстра. Хотя бы ради споранов, гороха и янтаря, которых в настолько развитой особы наверняка было немало. Но Тарч задержался только затем, чтобы поднять с пола оброненный автомат.