Тайна Нилии
Шрифт:
Добрая женщина гордилась подвигами своих сыновей, уверенная, что сын, дорогой ее Джек, будет отомщен, что негодяи, осмелившиеся связать его, будут примерно наказаны, и превозносила заслуги таинственной Нилии.
Этот добрый гений английского главнокомандующего сильно интересовал мистрис Прайс, и она горячо расспрашивала своих сыновей об этой таинственной женщине, но была крайне удивлена, когда услышала, что и им ничего о ней неизвестно и что даже сам лорд Бигген никогда не видел ее в лицо и не слыхал ее голоса, а получал от нее все сведения через посредство доктора Кауфмана.
— Ну, детки, сегодня мне надо приготовить милорду Сирдару отменный
— Пойдем, Джек, — сказал Джон, — посмотрим, что здесь делается!
И молодые люди отправились бродить по улицам города, где все приветствовали их, поздравляя с великим патриотическим подвигом, который они совершили. Джон чрезвычайно гордился этим и с нескрываемым удовольствием принимал поздравления, Джек же угрюмо молчал, чувствуя себя смущенным. Но вот братья подошли к резиденции Сирдара и, чтобы сократить путь, хотели пройти через сад, но калитка главной аллеи была заперта, и на столбах ее были прикреплены объявления, гласившие:
«Строго воспрещается ходить по главной аллее сада резиденции. Часовым предписано прибегать к силе оружия в случае нарушения кем-либо этого запрещения; кроме того, пять лет тюремного заключения или смертная казнь грозят ослушнику!
За Сирдара, по его поручению, начальник штаба Адамс».
— Что бы это могло значить? — прошептал Джек.
— Запрещение относится только к главной аллее, — заметил Джон, — мы можем пройти боковой дорожкой, параллельной большой, это нас нисколько не задержит, а это главное, так как теперь всего желательнее сесть поскорее за обед!
В пяти саженях от боковой аллеи, сквозь просвет, виднелась главная аллея, и на перекрестке ее стояла знакомая Джеку карроварка на круглой площадке, окруженной со всех сторон густым кустарником. Подле нее мерным шагом расхаживали двое часовых с ружьем на плече. Немного далее, у крепостной стены самого здания резиденции, стояли ружья в козлах, и человек 20 солдат, под начальством унтер-офицера, собрались группой; одни курили, другие играли в карты, третьи просто дремали; в открытые двери низкого казарменного помещения в стене виднелось еще несколько человек.
— Э, э… да это сержант Бэтс! — воскликнул Джек. — Добрый вечер, сержант! Что вы здесь делаете?
— Как видите, учрежден новый пост в резиденции, еще лишняя обуза для гарнизона! И, бог весть, для чего только нас заставляют караулить эту повозку доктора Кауфмана, верно, в ней хранятся какие-нибудь сокровища!
— Право, не знаю, — отозвался Джек, — но мне надо спешить; брат зовет обедать! — и он поспешил нагнать Джона.
Дома мистрис Прайс встретила их новостью, что Робера Лавареда посадили в крепость и ему остается только готовиться к смерти. Так решил лорд Бигген, в таком духе и телеграфировал в Лондон, откуда ожидает распоряжений.
Эти вести настолько потревожили Джека, считавшего себя уже виновником смерти человека, которому он в душе глубоко симпатизировал, что он ни днем, ни ночью не находил себе покоя; сон бежал от него. Сколько раз он вставал ночью, одевался и отправлялся бродить, как тень, вблизи главной аллеи, вблизи того места, где стояла карроварка. Часовые охраняли ее, аккуратно сменяясь в определенное время, так что прокрасться к ней и ворваться в эту таинственную тюрьму загадочной Нилии не было никакой возможности, а между тем она сказала ему, что в Каире они увидятся.
Прошло уже более двух недель. Джек по-прежнему томился. Однажды он отказался от прогулки, предложенной ему матерью и братом, и под предлогом сильной мигрени остался дома. От нечего делать он взялся наблюдать за приготовлением чая для солдат вновь учрежденного поста, на обязанностях которого лежало содержать караул у карроварки доктора Кауфмана.
Готовить им чай на главной кухне Сирдара выпросила разрешение мистрис Прайс, в порыве своего патриотического чувства, так как на обязанностях этого же поста лежало также расставлять часовых около каземата главы египетского восстания.
Но Джек мало думал о чае, готовившемся на плите, а размышлял только о том, как бы ему увидеть Нилию. От свидания с нею он ждал разрешения всех мучивших его вопросов, и вот в то время, как он ломал себе голову над тем, как проникнуть в карроварку, за спиной у него раздалось звучное покашливание.
Джек обернулся; перед ним стоял старый его знакомый, военный врач, сэр Бигерат.
— Не могу ли я иметь удовольствие засвидетельствовать свое нижайшее почтение вашей высокоуважаемой матушке? — спросил вошедший, после первых слов обычного приветствия.
— К сожалению, она находится в настоящее время в отсутствии и, вероятно, не так скоро вернется — отвечал Джек, — но если вы имеете что-либо сообщить ей, то я готов передать ваши слова!
— Видите ли, мой юный друг, — начал майор Бигерат, — вам, вероятно, не безызвестно, что я предлагал вашей матушке вступить со мной в законный брак в виду весьма значительных выгод, какие может представлять подобная комбинация для обеих сторон… Я выше всего в жизни ценю хороший стол и потому состою усердным поклонником кулинарных талантов вашей матушки, тогда как она становится подвержена той общей всем кулинарным маэстро болезни, которую мы, врачи, называем «кухонным малокровием». А если она, став моей женой, будет услаждать своей стряпней мои гастрономические чувства, то, со своей стороны, я буду изготовлять для нее медикаменты, способные облегчить и даже совершенно излечить ее недуг. Надеюсь, вы теперь сами видите, что я прав и что предлагаемая мною комбинация чрезвычайно удачна!.. Смею надеяться, что вы не откажетесь замолвить словечко в мою пользу перед вашей маменькой? — добавил сэр Бигерат.
Джек просил его не сомневаться, после чего майор Бигерат совершенно просиял.
— Если так, то попрошу вас, мой почтенный Джек, передать вот это вашей матушке, в качестве подарка от жениха! — и майор-доктор вручил Джеку тщательно увязанную пачку.
— Это не конфеты, — продолжал он. — Нечто столь пустое, легкомысленное и не только не полезное, но даже вредное, не приличествует ни моему возрасту, ни моему званию, я сторонник полезных подарков. А ничто не может быть столь неприятно для человека и не отражается так сильно на его настроении, духа, как неисправность желудка; в этих же флаконах заключаются не духи, вещь совершенно бесполезная, а средства целебные: магнезия, ревень и другие. Это все дает чистый, здоровый цвет лица и веселое настроение и удаляет всякое чувство тяжести в желудке. Вместе с тем такого рода подарок доказывает несомненно мою заботу о драгоценном здоровье вашей матушки. Я знаю, что она женщина благоразумная и будет пользоваться всеми этими прекрасными средствами с должной умеренностью, причем невольно будет вспоминать меня… И это надолго, поскольку… здесь так много всего, что можно произвести самое сильное расстройство желудка у целой полуроты солдат!