Тайна Нилии
Шрифт:
После такой блестящей речи сэр Бигерат дружески пожал руку Джеку и торжественно удалился с полным сознанием удачно выполненного намерения.
Он и не подозревал, какое удивительное впечатление произвели на Джека его последние слова. В самом деле, создать мнимую эпидемию дизентерии у людей нового поста, и благодаря этой эпидемии, которая вызывает у часовых, охраняющих карроварку, потребности, сильнее всякой дисциплины и всякого приказа начальства, пробраться в таинственное жилище Нилии… разве это не блестящая мысль? С минуту Джек колебался: ему жаль было сыграть такую скверную штуку с бедными солдатами. Но, как поступить, если иначе он не мог добиться свидания с Нилией, а через нее он мог узнать, что делать, чтобы
Придя к такому заключению, юноша схватил со стола оставленные сэром Бигератом склянки и вылил их содержимое одно за другим в большой чайный котел, предназначенный для солдат, принявшись ножом усиленно размешивать своеобразную микстуру. Вдруг ему пришло на ум, что при следующем посещении своем почтенный доктор Бигерат не преминет упомянуть мистрис Прайс о своем подарке, следовательно, надо ей вручить его. Но не мог же отдать матери одни пустые склянки… С минуту он призадумался, но вскоре смекнул, что каломель и магнезию можно с успехом заменить мукой, а ревень одной из пряностей, имевшихся у него под рукой.
Задумано — сделано! Затем, тщательно закупорив все банки, он завернул и завязал их в одну красиво завернутую пачку и совершенно успокоенный занял свое прежнее место на стуле против чайного котла.
Едва успел он принять небрежно сонливую и скучающую позу, как мистрис Прайс и Джон вернулись со своей прогулки.
Джек рассказал им все подробности посещения сэра Бигерата и передал оставленный им подарок.
Джон хохотал до слез и в заключение сказал, что так как мать их не намерена выходить замуж за этого шута, то ей нет и надобности пользоваться всеми его слабительными в доказательство любви своей к нему; исходя из этого рассуждения, он без церемонии вылил и высыпал содержимое всех банок в кухонный мусорный ящик.
Таким образом Джон, сам того не подозревая, уничтожил все следы подмены Джека.
Все трое сытно пообедали; около восьми часов вечера трое дежурных солдат явились за чайным котлом на всю свою артель и, ничего не подозревая, унесли стряпню Джека к себе на пост. Сам же Джек, вскоре по их уходе, под предлогом головной боли, простился с матерью и братом и удалился в свою комнату, помещавшуюся в самом конце кухонных помещений.
Теперь главной его заботой было удостовериться, насколько подействовало его варево на солдат поста. С этой целью он прокрался между кустами до того места, откуда виден был пост. Дверь помещения была раскрыта почти настежь; на скамьях у длинного стола теснились солдаты и пили чай. Очевидно, примеси не изменили вкуса чая, и Джек торжествовал, что его махинация не будет обнаружена. Но этого было мало, молодой Прайс ожидал настоящих результатов, однако пока ничего не было заметно. Но вот сержант, старший поста, поднялся со своего места и возгласил: «Бир и Увольф, пора сменять товарищей на часах, там, у фургона». Задвигали скамьями, забряцали оружием, и минуту спустя сержант и двое солдат вышли из помещения поста и скрылись за деревьями. Немного погодя, сержант вернулся и привел с собой двух прежних часовых, которых сменили Бир и Увольф. Но едва эти двое сбросили с себя амуницию и присели к чайному столу, как сержант вышел на порог и с болезненно подергивавшимся лицом стал гладить себя по желудку, а затем, обернувшись, воскликнул: «Я сейчас, ребята»! И бегом, что есть мочи, направился в задний угол двора и словно потонул в сумраке наступавшей ночи.
Почти вслед за ним побежал в том же направлении другой солдат, корчась и держась за бока. Этого было достаточно для того, чтобы убедить Джека, что его чай имел желаемое действие. Не теряя ни минуты, он направился к тому месту, где стояла карроварка доктора Кауфмана. Скрываясь за кустами, юноша стал высматривать, что делается вокруг. Одного часового уже не было на посту, а вот и другой, корчась и морщась, прислонив свое ружье к стволу дерева, схватился за живот и, громко охая и оглядываясь по сторонам, с минуту как бы колебался, затем пустился бежать со всех ног и вскоре скрылся в глубине тенистой аллеи.
Теперь у карроварки не было ни души; надо было действовать, не теряя времени. Помня до мельчайшей подробности все устройство карроварки, Джек, не задумываясь, надавил пружину, посредством которой открывался снаружи главный трап, дававший доступ во внутреннее помещение. Трап открылся, и откидная лестница спустилась до земли. С проворством кошки вскарабкался юноша по ней на верхушку карроварки и, быстро убрав лесенку, стал осторожно опускаться вниз, внутрь фургона яхты. С минуту он стоял в нерешимости, только одна тонкая перегородочка отделяла его теперь от таинственной повелительницы, от этой Нилии, которую он никогда не видал, но которой он принадлежал и телом, и душой.
Наконец-то он увидит ее! Но кругом царил беспросветный мрак; однако Джек знал, что в этой поперечной перегородке должна была находиться дверь, он ощупью нашел ее и, нажав кнопку потайной пружины, распахнул ее и очутился на пороге ярко освещенного электричеством помещения.
Глава IX
СФИНКС
У маленького подъемного столика, спиной к дверям, сидела женщина и читала книгу при свете электрической лампочки. Она, по-видимому, ничего не слышала. Джек, затаив дыхание, вошел, как заколдованный, и не мог свести с нее глаз. Женщина эта несомненно была молода; ее обнаженная шея и руки были белы и нежны, густые темно-каштановые волосы широкой волной сбегали по спине и плечам, и чудный своеобразный наряд облекал ее стройный и вместе роскошный стан. То было подобие длинной греческой туники, схваченной на плечах массивными золотыми аграфами и подпоясанной золотым поясом, украшенным драгоценными камнями; своеобразный головной убор из золота и камней дополнял этот странный живописный наряд.
Однако нельзя было терять времени.
— Нилия! — произнес в полголоса Джек, но красавица не обернулась. Он еще раз повторил это имя несколько громче. Тогда та подняла голову, прислушалась и посмотрела в ту сторону, где стоял Джек. Увидев его, незнакомка испуганно вскочила со своего места, смотря на него в упор.
Джек умоляющим жестом протянул вперед руки; такой ослепительной и чарующей красоты он никогда не видал и даже в мечтах он не представлял ее себе столь прекрасной. Голос замер у него в груди; с минуту он не мог произнести ни слова, и вдруг знакомый, мелодичный голос Нилии спросил его:
— Кто вы? Откуда вы?
— Я — Джек Прайс, — тихо ответил юноша. — Я тот, которому вы приказали изучить планы карроварки, и я пришел сюда, потому что не нахожу себе покоя, потому что на вас одну я возлагаю все свои надежды!
— Джек Прайс, — повторила незнакомка чуть слышно… — Не помню… не могу припомнить… где же я вас видела?
— Мы не виделись никогда, но я знаю ваше имя — вас зовут Нилия! Не так ли?
— Да, меня так зовут. Но это ли мое настоящее имя, я не знаю?
— Но так вас знали и цыгане? — спросил он.
— Как? Вы знаете и об этом? Кто бы мог рассказать мое прошлое?
— Вы сами! — сказал Джек и, видя ее крайнее недоумение, быстро, в кратких словах, рассказал все, что было.
Она молча и внимательно слушала его, и когда он окончил, она с болезненным усилием мысли произнесла:
— Я ничего, ничего этого не помню. Да, видно, часть моих действий вне моей воли. Я живу временами какой-то бессознательной жизнью, но я чувствую, что он говорит правду… да, я когда-то произносила те слова, которые он сейчас повторил, но где? Когда?.. Какая-то темная пелена тяготеет над моею мыслью, над моим духом… я не вижу, я ничего не вижу! — почти с отчаянием докончила она свой монолог.