Тайна Шампольона
Шрифт:
Вот почему он сомневался и молчал, вам не кажется?
— Отравить, — повторил я.
— Да, и намного раньше, чем я его узнала… Поверьте, заговор, о котором я говорю, возник так давно, что я не понимаю, как этого не понял тот, кто был к Жану-Франсуа столь близок.
В самом деле, было из-за чего себя проклинать! И было за что похвалить проницательность Орфея. Изабелла говорила, и все прояснялось. Становились понятны завуалированные угрозы дона Рафаэля и аббата де Терсана. Да, за Сегиром следили, и следили очень давно. Я предполагаю, интриги эти, возможно, зародились в тот день, когда Орфей явился в
И передо мной одна из них. Опасности, таким образом, были достаточно велики, чтобы питать опасения хранителей Веры. Я понимаю союз, что был заключен Ватиканом и крестоносцами трансальпийского возрождения, служительницей коих была Изабелла. Все боялись, что будут подорваны заслуги Запада, опоры Италии и христианства, и желали этому помешать. Я полагал, что понял достаточно и могу сделать выводы.
— Таким образом, Ватикан захотел отравить Шампольона. Но когда именно?
Изабелла грустно улыбнулась:
— Вопросы… Терпение, господин Ле Жансем. Нет. Это не Ватикан захотел отравить Жана-Франсуа. Мы это знали, вот и все. Нет ничего логичнее, если ты шпион. Но кто же тогда? Возможно, следует обратить внимание на Англию…
— Конкурент? Томас Юнг?
Она пожала плечами:
— Или корона?.. У меня были контакты с англичанами.
Не просите назвать имена… Англии сильно не нравилось, что иероглифы расшифровал француз, — это я знаю. Мне рассказали, как был украден Розеттский камень.
— Командор Сидней Смит? Тот, кто помешал нашему судну покинуть Александрию? Нет, не он… Значит, Гамильтон?
— Зачем спрашивать, если вы знаете ответ? Благодаря Гамильтону я узнала, что за расшифровкой англичане следили с самого начала экспедиции в Египет. Бонапарт не держал язык за зубами и не скрывал, что хочет завоевать Восток. Находился ли ключ от этой империи в священной письменности? Вы, Ватикан, англичане, наш мир — все об этом думали.
Один рыцарь Мальтийского ордена, верного союзника Ватикана, передал мне также свидетельство Гомпеша. Из него следовало, что у вашего генерала было огромное честолюбие. Мальта, Египет, Восток! А потом весь мир? Как не понять, что фараоны были частью этой мечты?
Изабелла замолчала. Я поднял глаза к небу и восхитился прозрачной лазурью Флоренции. Все мои вопросы, все вопросы Моргана и Орфея понемногу обретали ответы. Что еще?
Отравление. Однако терпение: Изабелла заговорила снова:
— Сколько разных обстоятельств препятствовали Жану-Франсуа? Его исключительное знание коптского, его презрение к заумным ученым ваших благородных академий, его естественная склонность к прямым путям, по которым никто не осмелился бы пойти… — Лицо Изабеллы осветилось. — Это был исключительный человек. Гений или страшная опасность — в зависимости от того, из чьего
— С 1814 года?
— Да. Во время Ста дней. Это было в…
— В Гренобле.
Она кивнула.
— Таинственная встреча, которая очень обеспокоила англичан. Чего хотел Наполеон? Кто такой был Шампольон, наконец? Что они сказали друг другу?
Я воздержался от ответа. Я предпочел слушать.
— Обсуждались самые безумные версии, — продолжила она. — Мы добыли донесения воспитателей Сегира. Священники и монахи писали, что их ученик способен расшифровать иероглифы…
— И вновь появилась угроза пересмотра священного писания…
Она-покачала головой:
— Не в этом заключалась главная забота англичан, но все сводилось к нему. Шампольон мог быть дешифровщиком. Какие выводы делали англичане? Гамильтон выразился ясно. Англия могла потерять лицо в научном плане. Но этот тонкий дипломат тревожился и о политических результатах расшифровки. И тут возникла тема Востока — части света, над которой английская корона намеревалась господствовать вплоть до самой Индии…
— Значит, это англичане хотели убить Шампольона?
Она пожала плечами. Сорока улетела.
— Они или кто-то другой… Конкурент, вы говорили? Возможно и такое. А быть может, француз? Я не знаю… Да и какая разница, если попытка потерпела неудачу. Яд порой становится очень капризным оружием. И Бог решил иначе…
— Вы хотя бы знаете, когда был выполнен этот отвратительный акт?
— Да. Когда Жан-Франсуа расшифровывал свой первый иероглиф…
— В 1822-м?
— 14 сентября 1822 года…
— Но это же день, когда…
Сегир говорил мне о своем недуге. Его слова пришли мне на память: «Я не хочу об этом говорить. Я умирал, поверьте мне». Во время нашей беседы в пассаже Веро-Додар, а также в своем письме, он использовал те же слова. Почему он скрывал преступление, жертвой которого стал? Я больше не мог над этим размышлять. Изабелла продолжала:
— Да, его хотели убить в тот момент, когда он был близок к завершению работы.
И тогда же он впервые различил нечто бесконечное и огромное. Он признался мне в письме… А что имела в виду Изабелла?
— Преступление потерпело неудачу, — вновь заговорила она, — но сильно его ослабило.
— Что еще вы знаете об этом покушении? Это было до того, как он бросился в объятия Фижака с криком: «Я нашел»? Поэтому он упал в обморок? И как он избежал смерти?
Вдруг столько вопросов…
Изабелла выразилась, как Сегир:
— Я не могу рассказать больше. Он никогда не говорил…
— Разве ваша миссия не состояла в том, чтобы шпионить за ним? Чтобы знать все?
— Как рассуждать на тему, о которой я не знаю ничего? В одном только можно не сомневаться. Покушение было бесполезным, поскольку ничего и не было…
— Это неправда, Изабелла, — неосторожно сказал я. — Сегир меня уверял, что вы полагали, будто существует иная тайна. В этом заключался смысл вашей поэмы. За пеленой имелся источник, и Шампольон его не нашел. Он написал, что в этом была главная причина ваших разногласий.