Тайна всех тайн
Шрифт:
– Я командир. Уйти последним - мой долг.
– И ваш и мой долг сейчас - довершить дело, ради которого мы пришли сюда. Стоять до конца. Поняли?
Это было последнее, что Пуримов успел сказать. В стене операторской открылось круглое отверстие: проход к той точке корпуса, где начинался волновод. Пуримов рванул рычаг под шкалой концентратора энергии.
"Я не могу так"!
– хотел крикнуть Кирилл Петрович. Магнитное поле оторвало его от пола, лишило веса, перевернуло и свет для него померк.
Они мчались теперь в разных направлениях. Феррилитовый челнок с Кириллом Петровичем, погруженным
Но в глубине этой массы еще был порядок. В отсеке Автономного пульта корабля "Юг" царила сверхнизкая температура, и в операторской на панели Главного пульта лежали руки одетого в скафандр человека. И глазок ОЦУТа, подключенного теперь к нему, был безмятежно солнечен.
И даже когда Восемнадцатая автоматическая станция и слившийся с нею корабль "Юг" провалились в хромосферу Солнца, и тогда капсулу с Кириллом Петровичем по-прежнему настигали корректирующие сигналы: те, которые вышли из операторской "Юга" еще до того, как все, что было станцией, кораблем, Пуримовым, распалось на атомы. И конечным сигналом, посланным в самый последний миг, когда уже сгорали оболочки скафандра Пуримова, был сигнал на остановку энергокапсулы, распыление феррилитового челнока и возвращение к бытию освобожденного из него человека.
Этот сигнал настиг челнок в 78 тысячах километров от корабля "Восток".
С помощью ракетного пояса, вмонтированного в скафандр, Кирилл Петрович преодолел эти 78 тысяч километров за 5 часов, - конечно, не быстро, но время уже не имело значения: тот факт, что остановка энергокапсулы совершилась в такой дали от "Востока", говорил о гибели Пуримова. Он сделал все что мог. Предпринимать что-либо для него самого было поздно.
"Восток" двигался с ускорением. Кирилл Петрович догнал его, но добраться до овала стандартного входа не сумел. Пришлось бы отклониться почти на 1000 километров в сторону, огибая испепеляющий веер фиолетового огня, бьющего из боковых дюз. Сделать это запас энергии ракетного пояса не позволял. Оставалось одно: приблизиться к кораблю в любой доступной точке. Единственным таким местом был район левого реакторного отсека - во время работы двигателей район очень, сильного излучения радиоволн. Собственно, Кириллу Петровичу это ничем не грозило, но, заглушаемые помехами, сигналы тревоги оттуда не могли быть услышаны.
Рывком выжав все, что могли дать ракеты пояса, он приблизился к "Востоку", прильнул грудью к корпусу корабля и включил магнитное сцепление. Через 10-15 часов запасы кислорода кончатся, но тело его найдут.
"Новомир погиб там, я - здесь", - подумал он. Эта мысль принесла облегчение. Она почти обрадовала его, вывела из состояния апатии. "Как все же обидно: ведь я всего в десятке метров от спирального коридора. О, если бы мы оба могли оказаться там!" Он представил себе этот коридор и то, что они сумели в него проникнуть, и вдруг почувствовал, что стремительно летит в черноту. Куда? Почему? Но даже это по-настоящему подумать он не успел: все свершилось за доли секунды. Внезапно он обнаружил, что уже стоит в коридоре "Востока" и рядом - Пуримов в одном только комбинезоне. "Но мой же скафандр радиоактивен!" - ужаснулся Кирилл Петрович.
Все корабли в общем были одинаковы по конструкции. Два поворота по коридору - и Кирилл Петрович вбежал в карантинный отсек.
"Какое счастье", - думал он, торопливо помогая автомату освободить себя от скафандра.
И все долгие пять минут, которые он находился в камерах дезактивации, он повторял про себя: "Какое счастье! Какое это невероятное счастье, что Новомир сейчас там, в коридоре".
Выйдя из карантинного отсека, Кирилл Петрович увидел: Пуримов ждет его в левом конце коридора. Кирилл Петрович рванулся было к нему, но справа в коридоре тоже стоял Пуримов!
– Новомир!
– крикнул Кирилл Петрович, ничего уже не понимая в происходящем.
– Новомир!
Он глядел то вправо, то влево. Обе мужские фигуры стояли не двигаясь.
"Мне все это кажется, - решил он тогда.
– Новомир прошел в операторскую. Зачем бы он ждал меня здесь?"
И видимо, действительно это только казалось: обе фигуры исчезли.
В операторской никого не было.
"Обогнал?
– подумал Кирилл Петрович.
– Но где же он бродит? И как вообще я сумел проникнуть в "Восток"? Или я еще на своем "Юге" и все, что произошло с Восемнадцатой, сон?"
Он шагнул в зону отдыха. За сиреневой световой завесой было именно то, что он всеми силами души желал увидеть: дубовый стол, кресла, книжный шкаф, пейзажи Армении...
"Да, конечно, это "Юг". На "Востоке" у них там гимнастический зал, опушка березовой рощи... Значит, я и на самом деле никуда не улетел. Мы с Новомиром по-прежнему на своем корабле. Но тогда как же всетаки Восемнадцатая? Пригрезилось?.."
Он стал ощупывать себя. Нет, он не спал.
В изнеможении Кирилл Петрович орустился в кресло и закрыл глаза.
"Итак, мы оба все еще на корабле "Юг" и ничего не. было. Но как же не было? Споры с Новомиром были! И упрек в дряхлости тоже был!.."
Ему стало вдруг очень жаль себя.
"Главное неечастье старости в том, что не хочется никого убеждать, - подумал он.
– И понятно: мыслишь зрело, позади опыт всей жизни. То, что для других еще только будет, для тебя уже было. Любые возражения ты слышал, знаешь, что впоследствии наверняка получится именно так, как ты предсказывал. Зачем же зря расходовать свои и чужие силы?..
И потому-то в старости ты признаешь только споры с самим собой. Внутреннюю борьбу. Недаром после пятидесяти лет уже почти не приобретаешь друзей: спор - это всегда сражение за единомышленников. А как их может завоевывать тот, кто спорит лишь с собой?
Чем моложе душой человек, тем настойчивей доказывает он свою правоту. И значит, работает с наибольшей отдачей, не отмалчивается, оберегая себя, свой покой.
Но почему же, так ясно понимая все это, я враждовал с Новомиром Пуримовым? Из зависти к его застоявшейся молодости? Или потому, что сам я действительно уже безнадежно дряхл? Все понимать - одно. Быть в состоянии самому делать что-либо - другое..."