ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ ПЛОХОЙ ПОГОДЫ (роман, повести и рассказы)
Шрифт:
Дождь барабанил по крышам, с размаху заливал стекла – так, что они дрожали в рамах, и вздымался под ветром, словно туго натянутое, рвущееся из рук полотно.
Переполненные до краев желоба водостока, проложенного вдоль кирпичной дорожки, гудели и пенились, кружа в водоворотах щепки и мусор. По ступеням крыльца сбегали ручьи, вливаясь в море - скопившуюся перед домом огромную мутную лужу. В ней плавали плетеный коврик, веник и старый стоптанный башмак. Из-за дождя вдоль забора полегла трава. В квадратиках желтоватого света, отбрасываемого переплетами террасы, поблескивал никелем забытый под березой велосипед
К тому же было поздно, уже за полночь, и мы с Цезарем Ивановичем, посовещавшись, сочли неудобным, крайне невежливым и даже преступным тревожить Софью Герардовну в такой час. Еще перепугается насмерть, бедная старушка, услышав стук в дверь, примет нас за грабителей, разбудит заполошным криком соседей, вызовет стражей порядка, а уж те будут рады любому поводу разобраться (расквитаться) с героями слухов, будоражащих весь город. Уж они, доблестные стражи, нас быстро настигнут, доставят в участок с заломленными за спину руками, допросят и обвинят в чем угодно, самых преступных намерениях. Мол, хотели обокрасть или даже убить, вынести все ценное и поджечь дом, чтобы потом сплясать на обугленных головешках.
А чего еще ждать от тех, кто ночью со стуком ломятся в дверь!
Поэтому я больше не настаивал на том, чтобы немедленно, сейчас же вернуть ключ. Нет, лучше не дразнить судьбу и дождаться утра, а пока… пока не грех допить бутылку ликера, но уже, разумеется, вдвоем, поскольку я, хоть и убежденный трезвенник, на этот раз решил отступить от своих правил и присоединиться к Цезарю Ивановичу. Присоединиться, оправдывая себя тем, что после всего услышанного о событиях в городке лучшего занятия не придумать. И я поманил его с заговорщицким видом, открывая дверцы буфета, на что он охотно откликнулся, встрепенулся и приготовился, как готовится хорошо обученная, знающая команды гончая устремиться за подстреленной дичью.
Я достал из буфета еще одну рюмку, сдул пыль со стульев и расчистил местечко на углу стола, заваленного горой немытой посуды, напоминавшей разрушенный Вавилон. Теперь Цезарь Иванович как испытанный поклонник Бахуса, посвящающий новичка, взял на себя обязанность наполнить мою рюмку до краев. Он проделал это с подчеркнутой торжественностью и в то же время с загадочной, отчасти интригующей улыбкой на губах и чертиком во взоре, - иными словами, откровенным любопытством. Его явно интересовало, что я скажу после того, как сам отведаю предложенный ему напиток.
Поэтому я сначала осторожно пригубил, стараясь как следует разобраться во вкусе ликера, после чего недоверчиво выпил полрюмки, а затем осмелел и осушил ее до самого дна, растягивая удовольствие и смакуя каждый глоток.
– Однако… однако… - Мне трудно было сразу выразить свои ощущения, и я не столько подыскивал слова, сколько удлинял спасительные паузы меж ними.
– Сладкий, но не приторный… даже с горчинкой… кажется, отдает вишневой косточкой, грецким орехом и немного цедрой. И какой чудесный аромат! Амброзия!
– А вы говорили – дамский… - напомнил мне Цезарь Иванович о том, что теперь воспринималось как самая непростительная ошибка.
– Все-таки откуда она у вас, эта загадочная бутылка? Купить ее вы не могли, поскольку у нас такие не продают. Я, во всяком случае, ни разу не видел. Как же она к вам попала? Кто ее все-таки принес – ваша матушка или сестрица?
– Ах, дайте вспомнить! – Я поставил рюмку и тотчас снова взял ее в руки, словно опасаясь лишиться нужной подсказки для памяти.
– Нет, это не мать, а именно сестра Ева…От матери таких подарков не дождешься: она у меня скупа и прижимиста. Угощать столь изысканным ликером никого не стала бы – выпила бы сама все до последней капли. Поэтому ручаюсь, что это моя дорогая сестрица… но только она не принесла, а прислала мне вскоре после своего исчезновения.
– Исчезновения, вы сказали? – Цезарь Иванович строго следил за тем, чтобы теперь я был точен в словах и больше не допускал досадных ошибок.
– Считайте, что это моя оговорка. Ну, не исчезновения, а… - я снова прибегнул к паузе, не сумев подыскать нужного слова, - она ведь даже не попрощалась тогда, эта беглянка. Нет ее и все. Как вы говорите, фьюить. Что мы должны были думать! И вот посылка, правда без обратного адреса. И мой-то адрес нацарапан так, что не разберешь. Какие-то каракули, к тому же размытые от дождя. Такое впечатление, что это выведено когтем пантеры или ягуара. А ведь у сестры прекрасный каллиграфический почерк.
– Странно, - только и мог ответить Цезарь Иванович, избегая смотреть в мою сторону под влиянием то ли недоверия ко мне, то ли затаенной обиды.
– Что вам кажется странным?
– Сначала вы якобы забыли, а потом вдруг вспомнили. Это похоже на какой-то розыгрыш. Вы меня явно морочите, только зачем? Посылка из Гоа! Разве о таком забывают! Сознайтесь, что вы просто не хотели мне говорить!
– Сознаюсь, - вдруг легко согласился я, словно радуясь тому, что мне не надо больше ничего утаивать и скрывать. – Действительно не хотел. Теперь же у меня как у пьяного развязался язык. Только ради бога не обижайтесь.
– Ну, какие здесь обиды! – Цезарь Иванович натянуто улыбнулся, прежде чем нахмуриться.
– Почему же вы не хотели? Почему?
– Да уж так… считайте, что это моя прихоть.
– Нет, я настаиваю. Я вас умоляю. Все, что связано с вашей сестрой… - Он неловко повернулся на стуле и чуть было не обрушил весь мой Вавилон.
Я помог ему справиться с оползающими развалинами.
– Ну, хорошо, хорошо. Бутылка предназначалась для вас. Вернее, в записке было высказано пожелание, чтобы мы при случае выпили ее вместе. Собственно, мы так и поступили. Разве нет?
– Вот оно что! Вместе! Что же вам в этом не понравилось? То, что мне оказано такое внимание?
– Просто не люблю я этих откровений, слезных исповедей под рюмку. Вернее, не любил, пока не попробовал этого удивительного ликера.
– А теперь, значит, полюбили…
– Во всяком случае, смирился.
– Нет, вы ревнивец, ревнивец. Я давно это заметил. Заметил с тех пор, как стал бывать у вас на Феофановых прудах. Но все равно я вас обожаю. Обожаю потому, что вы ее брат … - возвестил Цезарь Иванович, задерживая на мне пристальный взгляд гораздо дольше, чем требовалось для того, чтобы донести до меня смысл этих слов.