Тайной владеет пеон
Шрифт:
Но кто выпустит его из страны? Армас закрыл все границы. Не в его интересах оповещать мир о том, что в Гватемале стреляют — слишком много и в слишком многих. Он и его американские покровители из кожи лезли вон, чтобы убедить весь свет, как счастлива Гватемала, принявшая в свои объятия Армаса, и в какую тишину и покой она погрузилась, избавившись от «красного правительства». Просьбу антиквара сочтут подозрительной. Но что-то нужно предпринять. Кого-то просить.
«Сумейте вспомнить товарищей сына...» Кто это говорил? Офицер полиции. Да. антиквар знает
— Я ничего о вас не знаю, Андрес, и я не очень любопытен. Но если вы и ваши друзья поможете мне выехать из Гватемалы, я сумею вас отблагодарить делом.
— Мы у вас в долгу, сеньор Молина, — ответил Андрес. — Я наведу справки.
Андрес передал просьбу антиквара своим партийным товарищам. И, как раз в день приезда Роба, к Молина пришел неизвестный посетитель. Он попросил разговора наедине и назвался американской фамилией Кенон. Он и был похож на американца больше, чем на гватемальца, прекрасно говорил по-английски и по-испански и сообщил, что дает уроки английской фонетики. Молина перестал удивляться, — слишком много неожиданностей его постигло в последний месяц. Кенон слышал, что антиквар собирается предпринять небольшое путешествие, с научной целью. Он сам любит путешествовать и готов предоставить своему гватемальскому партнеру возможность выехать за границу. Его мог бы сопровождать кто-либо из друзей Кенона, например, Андрес.
Имя Андреса сразу подсказало антиквару, с кем он имеет дело; недоумение его рассеялось. Кенон заметил это и сказал, что они легко договорятся, если его уважаемый собеседник готов предпринять это путешествие инкогнито и на время отъезда предоставить дом своему преемнику. Им будет человек честный, порядочный и находчивый. Он не злоупотребит доверием сеньора Молины, который, в свою очередь, будет помнить, что от его скрытности зависит жизнь этого человека и, быть может, не только одного.
— Одно ваше слово — и армасовцы его повесят, — сурово сказал посетитель.
— Но одно его слово, — живо возразил Молина,— и армасовцы или их американские коллеги схватят меня. Такая взаимозависимость мне кажется гарантией скромности.
Кенон улыбнулся.
— Могу я спросить, под каким именем будет жить в моем доме мой преемник? — спросил антиквар.
— Конечно же под именем Феликса Луиса Молина. — ответил Кенон. — Кажется, здесь вас мало кто знает.
— Одна консьержка и рассыльный. Значит, я перехожу на подпольное положение?
— Как и все честные гватемальцы, — с грустью отозвался посетитель. — Поверьте мне, сеньор, я уже месяц сплю по два часа в сутки.
Они расстались.
— Андрес, я собираюсь уехать. — пытливо всматриваясь в своего жильца, произнес антиквар, встретив юношу на лестнице.
— Что ж, я буду жалеть о вас, сеньор Молина. Если я пригожусь вам в дороге, располагайте мной.
Он что-то
— Почему вы недоговариваете, Андрес? — мягко спросил антиквар, поглаживая бороду. — Я могу что-нибудь сделать для вас?
— Как всегда, — засмеялся Андрес. — Мне нужно поставить третью кровать в комнату.
Молина нахмурился.
— Не слишком ли много племянников для одного дома? Впрочем, делайте, как знаете.
— Спасибо, сеньор. — обрадовался Андрес. — Я бы на вашем месте не согласился.
Они рассмеялись, довольные друг другом.
— Рассыльного нужно отпустить до отъезда, — как бы вскользь заметил Андрес. — Ваш преемник, вероятно, наймет нового.
Тореро пришел к полуночи. Увидел третью кровать и нового жильца на ней, покачал головой.
— Как в ночлежке, — брякнул Габриэль. — Знакомиться будем или так?
Андрес фыркнул:
— Лучше так. Впрочем, это дело соседа. Я его увидел сегодня впервые.
Третий жилец сел на кровати и посмотрел на вошедшего. Габриэль не сдержал возгласа:
— Роб! Это ты или приведение? Да разве тебя не уложила насмерть Черная Кошка?
— Роб думает так, — спокойно сказал негр. — У Габриэля сдали нервы.
Больше всех, конечно, был поражен Андрес.
13. В КАФЕ «ГВАТЕМАЛА»
Тропический ливень — гроза горожан. Даже в замощенном Гватемала-Сити дождем пугают малышей, а при первых же потоках воды, низвергнувшихся с неба, прохожие забиваются в подъезды и магазины, продавцы фруктов и цветов разлетаются со своими тележками в поисках укрытия, и даже водители загоняют машины под раскидистые кроны деревьев.
Могучий водопад обрушивается на столицу, зажатую в горах; по улицам несутся стремительные реки, глянцуя тротуары и мостовые; зеркально-пенистая вода, уносящая с собой весь мусор города, мутнеет и к окраине приходит коричневой. Так может продолжаться час и два, день и другой.
Счастливец, кто оказался под тенью могучей сейбы. Чудовищная колонна светло-серого ствола, которую не обхватят, взявшись за руки, и полтора десятка людей несет такой развесистый купол темной листвы, что тень его, даже когда солнце стоит в зените, покрывает площадь в три тысячи квадратных метров. За раскидистую тень, за гордые контуры, за благородное сочетание цветов, листвы и ствола гватемальские индейцы издавна полюбили это могучее дерево. Оно стало для них национальной святыней.
Группа студентов, среди которых был Андрес, забившись от ливня под свод сейбы наблюдала, как приехавшие на базар индейцы с достоинством подошли к дереву и, прежде чем вступить под крону, отвесили ему низкий поклон.
Громко расхохотался высокий щеголеватый офицер, посчитавший, видимо, забавным, что крестьяне не торопятся укрыться от дождя.
Погляди на этого франта, Андрес, — сказала курчавая девушка в темно-синем платье. — Я думаю, он притащился с армасовцами и забыл наши обычаи. Иначе он не ржал бы как мул.