Тайный гонец
Шрифт:
— Я, Ива…
— Как же с глазами-то своими?
— Тут и попортил. Должно, краски были небезвредные. Своды расписываешь — в глаза нет-нет и брызнет с кистей… — Вытер дед Макарий ладонью лицо. Пошли. Всё одно не вижу. А ты наглядишься.
Свернул дед Макарий по выходе из церкви направо. Монах, брат Серафим, что шёл рядом:
— Налево надобно.
— Так ведь направо трапезная.
— Там старая была. Давно выстроили новую.
— Не худо живёте.
— С божьей помощью, — смиренно ответил монах.
— Поди,
Смолчал монах.
В трапезной, где вкушали еду и питие монахи, было сейчас всего три человека. Облокотись о стол, проворно работал ложкой попутчик деда Макария и Ивы. Ему прислуживал монах с заплывшими от жира, поросячьими глазками. Да поодаль стоял келарь Савва.
Дед Макарий с Ивой переступили порог — оборвался разговор.
Все трое уставились на вошедших.
— С чем пожаловал в монастырь, раб божий Макарий? — спросил келарь.
— Жить осталось недолго. Хочу последний раз поглядеть на свою работу.
— Другого дела в монастыре нет?
Впились дедовы пальцы в плечо Иве.
— Донесли?
— Свет не без добрых людей…
— Он, что ли, добрый? — мотнул дед бородой в сторону недавнего своего попутчика, которого в полутьме трапезной видеть не видел, а слышал.
— Что ты? — притворно удивился племяш Василия Гольцева. — Я тебя впервой на дороге встретил.
— Старика — в угловую башню! — приказал келарь жирному монаху. — И чтобы ни одна живая душа о нём не знала. Так и брату, что в воротах стоял, передай.
— Не тронь! — с угрозой сказал Ива и, сжав кулаки, стал между дедом и монахом.
— Ой, испугал! — затрясся монах от хохота.
— Не торопись, Ива, — сказал дед Макарий, — всему свой час.
Увёл деда монах.
Келарь к себе Иву пальцем поманил и спросил спокойно, вроде дружелюбно даже:
— К кому старик Макарий шёл в монастырь?
— Не знаю, — ответил Ива. Однако не вытерпел и добавил: — А кабы и знал, всё одно не сказал.
— Пусть будет по-твоему. — Тонкие губы келаря тронула усмешка.
Вернулся жирный монах. Келарь ему:
— Мальчонку в сторожевую башню, вниз…
Ухмыльнулся жирный монах:
— Понятно. — Иве кулаком по шее. — Шевелись!
— Не торопись, брат Амвросий, — остановил келарь. — Верно сказал старик: всему свой час…
Глава 8. Пленник
Проскрипел ржавым железным нутром замок. Стихли шаги за дверью.
Ива потёр шею. Не утерпел-таки жирный Амвросий. Дал на прощание крепкую затрещину.
Темно. Сыро. Пахнет плесенью.
Выставил Ива вперёд руки, пошёл, осторожно ступая. Ровно слепой. Про деда Макария подумал: худо плохо видеть-то.
Упёрся руками в скользкую стенку. Обошёл свою темницу. Невелика. Шагов по семь каждая стенка. Пусто. В одном углу — солома. Посерёдке вроде палки набросаны. Ощупал — не понял, что бы то могло быть.
Лёг на прелую солому. Под
Полезли в голову невесёлые мысли. Вот тебе и оружие… Едва с дедом Макарием переступили монастырские ворота — и прямёхонько в подземелье. Вспомнил дорожного попутчика. Ух, злыдень! Выйти только из башни, уж тогда бы Ива с ним посчитался. Только как выйти? Крепки каменные стены, дверь окована железом. Разве что келарь с Амвросием сами выпустят. А выпустят ли? Вдруг оставят тут на веки вечные, до самой смерти, что тогда?
Подать бы весточку неведомому иконописцу Игнатию, про которого сказывал дед Макарии. Может, чем и помог бы. Так где он, этот Игнатий, и как известить его о беде?
Решил Ива: утро вечера мудренее. Надо спать. Повернулся на другой бок, закрыл глаза. И стал тут подкрадываться к Иве страх. Уснуть хочет Ива, а не может.
Сел на солому. К стенке прижался. На потолок поглядел, а там вверху, в кромешной темноте, мерцают звёзды. Догадался: окошко. Повеселел даже.
Только быстро кончилось веселье. Заглянула в окошко луна — осмотрел Ива ещё раз свою темницу и обмер.
Посередине — человеческий скелет. Череп смотрит на Иву пустыми глазами.
— А-а-а! — закричал Ива, кинулся к двери, забарабанил в неё руками и ногами.
Глухо загудела обитая железом дверь.
— Откройте! — бился в отчаянном страхе Ива. — Откройте!
Только кто его голос услышит из башенного подземелья?
Однако произошло чудо.
Скрипнул железом замок, дверь пропела свою визгливую песню, вошли двое с фонарём. Узнал Ива Амвросия и келаря Савву. Кинулся келарю в ноги:
— Боязно тут! Выпусти!
— Встань, — опять же незлобиво велел келарь. — Вот так. И выпустить тебя не мудрено. Только должен сказать, к кому шёл Макарий.
Разом посветлела голова у Ивы.
Вон оно что! Не случайно, значит, посадили его в каменный мешок. Хотят выведать тайну деда Макария.
Покосился Ива на скелет. Вытер ладонью слёзы. Носом шмыгнул.
— Знать ничего не знаю.
И опять, глянув прямо в келаревы глаза, твёрдо выговорил:
— А кабы и знал — не сказал!
Амвросий потянулся было к Ивиным вихрам, келарь остановил:
— Экий ты нетерпеливый, брат Амвросий. Погоди, придёт и твой черёд. А ты подумай, — сказал Иве. И многозначительно голову к скелету повернул. — Как надумаешь, брату Амвросию скажешь.
Ушли келарь с Амвросием. Опять тихо стало. И темно. Ива добрался ощупью до соломы. Лёг, поёжился. Белели в лунном свете череп и кости. Впотьмах он эти кости щупал руками. Принял за непонятные палки.
Вспомнил слова деда Макария, которые тот повторял не раз: «Мёртвого не бойся, ничего не сделает. А иного живого и вправду надо беречься».