Тайный суд
Шрифт:
– Вот щас – порррядок! Полный порррядок! Самое то! И нет таких пррреград, которые бы большевики…
Раздался грохот. Юрий выглянул из-под одеяла. Лейтенант лежал лицом на столе. Потом с нечеловеческими усилиями он приподнял голову и, устремив перст к потолку, произнес одно только слово:
– Спиногрызы!..
– Ты про что, Сенечка?! – спросила сержант Синичкина.
– Спиногрызы, вот! – повторил лейтенант и погрозил пальцем потолку.
– Какие такие спиногрызы?
– Вот такие вот! Страхолюдные! Сила у них какая – знаешь?!
С каждой минутой его слова все более утрачивали сходство с человеческой речью, но у Кати, кажется, получалось вытянуть из него что-то хоть немного осмысленное. Юрий понял только одно: что у майора Чужака давно уже налажена связь с этими самыми спиногрызами; именно в них майор и лейтенант Сенечка рассчитывали найти защиту. И тропа к этим спиногрызам уже, кажется, была ими проложена.
Говорил лейтенант все тише, Юрий уже не слышал почти ничего из его бормотания, но Катя продолжала терпеливо с ним работать, и вроде бы не без успеха.
Наконец лейтенант опять уронил голову на стол и мерно захрапел.
– Теперь, – сказала Катя, – до завтра будет дрыхнуть, я ему на всякий случай еще тройную дозу снотворного вкачала. Но все, что надо, мы из него вытянули. Ладно, и ты пока спи, завтра нам предстоит много дел.
Глава 18
Схождение в преисподнюю
Утром их путь начался с Дорогомиловского рынка – как удалось Кате вытянуть из лейтенанта Сени, привередливые спиногрызы признавали капустку только оттуда. Отоварившись трехлитровой банкой квашеной капусты, далее они двинулись к Парку культуры – именно оттуда начинался путь в преисподнюю. По дороге Катя наставляла Юрия:
– Постарайся ничего не пугаться. Как я поняла, выглядят они очень страшненько, думаю, тамошняя знать подбиралась по принципу личного уродства. Кроме того, вступали в действие всякие мутации, характерные для замкнутых людских кланов. В общем, я чувствую, насмотримся! Один меня особенно настораживает – треугольный, который вроде бы мысли умеет читать.
Про этого, с треугольной башкой, лейтенант Сенечка вчера поведал в самом конце, дрожа как осиновый лист от страха. Мужику, по его словам, в империалистическую войну снарядом снесло верхушку черепа, вот ему в госпитале и приделали на это место колпачок из гуттаперчи, но если он этот колпачок снимает, то открытым мозгом чужие мысли читает. Его сам Берия хотел для своих целей приспособить, но спиногрызы первыми его перехватили и упрятали, теперь он на них работает.
– Так что придется контролировать свои мысли, – сказала Катя. – Сумеешь?
– Попробую, – пообещал Юрий. Он прикинул, как это сделает, и не смог сдержать улыбки. Подумал: «Такого ерша ему запущу – мало не покажется!»
Когда подошли к станции метро «Парк культуры», искать долго не пришлось – сразу увидели связного, которого описал лейтенант Сенечка. Огромного роста слепец, одетый в отрепье, с черной повязкой на глазах, стоял, прислонившись спиной к стене, и беспрерывно щелкал семечки. На груди у него висела фанерная табличка с надписью: «Чиним швейные машинки с выездом на дом».
– «Зингер» девятьсот второго года чините? – спросила Катя (это был пароль).
Некоторое время слепец явно оглядывал их, причем делал это как-то при помощи правого плеча, ибо голова с повязкой на глазах оставалась неподвижной. И вдруг, к ужасу своему, Васильцев обнаружил вперившийся в него вполне зрячий глаз, только располагался этот глаз вовсе не там, где должно, а на плече. Заплатка там отпала, и из-под нее ясно виднелся большущий глаз – с веком, с ресницами. Глаз неторопливо обозрел его, Юрия, затем Катю, наконец, к облегчению Васильцева, человек с табличкой прикрыл заплаткой прореху на плече и оглушительно свистнул в два пальца.
Тут же у кромки тротуара с визгом притормозил автомобиль. Это был уже знакомый Васильцеву «роллс-ройс», весь в заплатинах, с фанерными листами вместо боковых стекол. Горбун-водитель, одетый явно с помойки, приоткрыл дверцу и бодро отрапортовал:
– Карета подана! Просю!
Васильцев и Катя пролезли на заднее сиденье. Верзила с табличкой уселся рядом с водителем, но развернулся назад и снова откинул заплатку на плече, и его глаз теперь блуждал по Кате и Васильцеву.
– Доставим в лучшем виде, – пообещал горбун, заводя двигатель, – будете премного довольны.
– Спасибо, – кивнула Катя.
– «Спасибо»… – буркнул горбун. – За «спасибо» нынче и кошки не мяукают.
Катя вынула из ушей золотые сережки и протянула их горбуну. Тот попробовал их на зуб и одобрил:
– Да, рыжье настоящее. Люблю, когда клиент с пониманием. – Он повернулся к плечеглазому: – Сразу в Туннель Висельника, или как?
– Сначала Рентгена подберем, – ответил тот, – пускай просветит их по дороге. Он нас там, у туннеля, поджидает.
Юрий догадался, что под Рентгеном подразумевался тот самый «треугольный», умевший просвечивать чужие мозги.
После недолгого пути машина притормозила, в нее впрыгнул какой-то чудик в длинном, до пят, плаще и с треугольным колпаком на голове, уселся на приставное сиденье напротив Кати и Васильцева, и машина снова тронулась.
Живя в городе, где ни с того ни с сего в одночасье и навсегда исчезают жители, где действуют некие непостижимые для здравого ума законы, где по ночам люди не спят, в липком страхе ожидая стука в дверь, где некий Тайный Суд вершит справедливость, он, Юрий, не раз ловил себя на мысли, что проживает в мире, придуманном чьим-то больным воображением, в мире, которого в реальности просто не может быть. Потому сейчас, скользнув оттуда в этот новый мир, где у людей глаза растут из плеч, где правят нищие короли и помойные императоры, где тебя просвечивает своим рентгеном какой-то монстр с треугольной башкой, он почти не удивился: просто, по всей видимости, эти миры, которых не может быть, были вложены один в другой, наподобие матрешек, и кто знает, во сколько еще таких миров ему нынче предстояло провалиться.