Тайный суд
Шрифт:
Впрочем… Да, да… Митенька! Мальчика звали Митенька!
Глава 17
Сержант Синичкина. Спиногрызы
Жизнь снова вошла в него вместе с болью. Эта боль заполняла каждый сантиметр его тела. Медленно он стал восстанавливать все, что произошло накануне, – дезертирство Борщова, исчезновение Домбровского, последний взгляд умирающего Викентия, развязные письма владык подземелья, смерть профессора Суздалева, – и все это не сильно прибавило ему радости от того, что сам он все-таки остался жив. Разве что память о давешнем погроме в ресторане, о тех десяти минутах истинной свободы помогала не пасть духом окончательно: день все же был прожит не напрасно. Правда, и те на славу его отделали. Странно, что не забили до смерти – чай, этим ребяткам не впервой.
Лишь тут вспомнил про Катю. Где она? И почему появилась именно в тот момент?
Он открыл глаза – и не понял, где находится. Окон здесь не было, все освещение – тусклая лампочка под потолком, вдоль стен рядами висели казенные шинели, пахло паленым утюгом и солдатским цейхгаузом.
С трудом повернул голову и, не сдержавшись, застонал от боли.
– Юрочка! Живой! Слава богу! – возле него стояла девушка в гимнастерке, лица без очков он не мог разглядеть, но по голосу узнал:
– Катя… – И добавил: – Где я?.. Ничего не вижу без очков…
– Очки – это не беда, живой главное! – сказала она. – А очки мы сейчас подберем, здесь, на складе, полно всякого добра. – Куда-то на минуту исчезла, вернулась с очками: – На, примерь. Подходят?
Очки пришлись впору. Теперь только он разглядел на петлицах ее гимнастерки знаки различия сержанта НКВД и спросил:
– Ты – кто?
Она щелкнула каблуками:
– Разрешите представиться, сержант внутренней охраны Светлана Синичкина. Не бойся, Юрочка, документы – не придерешься. А здесь – мое хозяйство, внутренний склад НКВД, самое безопасное место, без спецдопуска сюда никто не сунется.
Как бы в опровержение ее слов, раздался стук в дверь. Катя упорхнула в коридор, и оттуда донесся ее… да нет, совсем не ее, а скандальный хамоватый голос, вполне приличествующий грозной складохранительнице, сержанту внутренней охраны Синичкиной:
– Ну, и чё надо? Обед у меня! Вот, читать умеете?
Мужской голос был заискивающий:
– Да мне бы только, Светочка…
– Кому Светочка, а кому товарищ сержант! Чё в обед приперся, спрашиваю? (Ну, Катюша Изольская, ну миссис Сазерленд!)
– Дело-то срочное, товарищ сержант. Вот, гимнастерочка… ворот – вообще напрочь. Новую бы…
– Да у вас, товарищ лейтенант, я гляжу, окромя гимнастерки, еще и вся, извиняюсь, рожа набекрень. И где же вы это – до такого состояния?
– Да не, я как раз самую малость. Это капитан один разгулялся, Блинов фамилия, здоровый, гад! Ничего, мы ему тоже накостыляли, мало не покажется… А меня, надо ж, через час к самому товарищу Берия вызывают; ну как я к нему – в такой гимнастерке?
– А ничё, что, пардон, с такой рожей?
– Ничё, скажу, что на боевом задании, да и Галочка из канцелярии обещалась подпудрить малость; а вот в гимнастерке такой никак нельзя.
– Так давай ордер на новую.
– Да кто ж вот так выпишет за здорово живешь? Мне эту всего запрошлым месяцем выдали. Вы уж, товарищ сержант, как-нибудь…
– «Как-нибудь»! У меня тут не частная лавочка, чтобы «как-нибудь»!
– Да я ж понимаю, Светочка… то есть товарищ сержант; но вы уж войдите в положение…
– Эх!.. Ладно! Слава труду, сердце у меня девичье доброе. На, держи. Из внутренних резервов. Бэушная, правда, тут вот рукав попорчен, но все получше этой. А рукав пусть тебе Галочка твоя из канцелярии подштопает. Бери, помни мою доброту!
– Век помнить буду, товарищ сержант! А это – вам.
– Чё это? Не надо, нам не положено.
– Так я ж – от чистого сердца!
– Ну если от чистого… Ладно, топай, лейтенант, к Галочке своей.
Вернувшись с бутылкой ликера «Бенедиктин», пояснила:
– Взятка. Уже столько понанесли – лабаз могу открывать… Ну, как я их держу?
Васильцев с трудом сумел улыбнуться – казалось, кожа сейчас лопнет на распухшем лице:
– Да, держишь здорово, – сказал он. – И слава уже, смотрю, у тебя на всю контору.
– Не завидуй. Слава о капитане Блинове тоже долго еще держаться будет. Я только к концу последнего действия подоспела; но все равно, скажу тебе – впечатлило!.. Ну а если б не подоспела? Боюсь, больше мы с тобой не разговаривали бы.
– Да я… после того, как ты пропала… не очень на встречу и рассчитывал… – не без труда проговорил Юрий – плохо слушался прокушенный язык.
– Да… – вздохнула она. – Ты уж прости, что так получилось, но иначе, поверь, было никак нельзя. Вдруг обнаружила, что они меня почти выследили, это было слишком опасно.
– Кто – «они»? – спросил Юрий и сразу осознал, сколь глуп его вопрос: он не прояснит и тысячной доли тайн и загадок, окружавших ее.
– Да, ты прав, – согласилась она, – «они» слишком разные, чтобы их – вот так, одним словом. Давай-ка потом. А пока скажи мне: ну зачем ты вчера устроил это побоище? Понимаю, душу отвел; но конспирация как же?
По этим словам Юрий понял, что она знает и про него, и про Тайный Суд, и про все события последних дней решительно все, поэтому отозвался в сердцах:
– Какая, к лешему, конспирация! Все равно все уже прахом.
– Если ты имеешь в виду Тайный Суд и полагаешь, что его больше не существует, то поверь, тут ты глубоко заблуждаешься, – улыбнулась Катя. – За свою долгую историю он претерпевал и не такое. Время сейчас, конечно, не простое, но это еще не повод для отчаяния.
– Викентий… – произнес Юрий. Договаривать не стал – страшны были воспоминания.
– Да, я знаю, – спокойно сказала Катя. – Я была там сразу после тебя, но он был уже мертв. Тебе он ничего не успел сказать?