Театр французского классицизма

Корнель Пьер

Сабина

Какую вам хвалу, бессмертные, воздать!

Юлия

Не рано ли еще, Сабина, ликовать? Надежда ожила, слабеют опасенья, Но есть еще, увы, причины для волненья. Как ни стараются беду предотвратить,— Безумцев доблестных, увы, не убедить. Им драгоценна честь высокого избранья, Честолюбивые ласкают их мечтанья. Мы все за них скорбим; но, гордости полны, Подобной жалостью они оскорблены. Смятение в войсках на них пятном ложится, С той ратью и с другой они готовы биться, И смерть от рук друзей им легче перенесть, Чем уступить сейчас, отвергнув

эту честь.

Сабина

Как? Этих душ стальных упорство безнадежно?

Юлия

Да, но войска шумят и требуют мятежно Вести на битву всех иль, вверившись богам, Вручить судьбу опять шести другим бойцам. Вождей своих они почти не замечают, Речей не слушают, приказам не внимают, В смущенье царь. Едва надеясь на успех, «Раздор, — он говорит, — лишил рассудка всех. Так спросим же богов. Их милости священной Мы угодить могли б решенья переменой? И кто осмелится восстать, когда о том По внутренностям жертв смиренно мы прочтем?» [58] Он смолк. Его слова простые чудотворны: Им даже шестеро избранников покорны. Стремленье к подвигу, что ослепляло их, Как ни неистово, но чтит богов благих. Почтеньем ли к царю иль страхом пред богами, Смирил его совет порывов гордых пламя, И ратям речь его звучала как закон, Как будто он уже владыка двух племен. Решит же суд богов и жертвоприношенье.

58

«…по внутренностям жертв смиренно мы прочтем?» — Различные гадания, в том числе обычай читать волю богов по внутренностям животных, были очень популярны у древних римлян.

Сабина

Богам не может быть угодно преступленье. На них надеюсь я: уже отложен бой, И не изменит нам их промысел благой.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Камилла, Сабина, Юлия.

Сабина

Отрадной новостью хочу я поделиться.

Камилла

Ее, мне кажется, я слышала, сестрица. Когда пришли к отцу, я находилась там. Но что хорошего она приносит нам? Отсрочена беда — потом сильней страданья, Томительнее страх и муки ожиданья. И только одного теперь мы вправе ждать: Что позже час придет над павшими рыдать.

Сабина

Но в ратях правый гнев зажжен веленьем божьим!

Камилла

Богов, по-моему, напрасно мы тревожим. Ведь выбор горестный был ими же внушен, И не всегда народ богами вдохновлен. Не снисходя к толпе, им подобает боле Владык одушевлять своей священной волей: Неоспоримые земных царей права, Их власть разумная — лишь отблеск божества.

Юлия

Чем обрекать себя на тщетные мученья, Читай в оракулах небесные решенья. Ведь если от судьбы ты доброго не ждешь, Ответ того жреца — тебе обман и ложь.

Камилла

Слова оракула всегда, увы, невнятны; Чем кажутся ясней, тем менее понятны; Когда же думаешь, что в них загадки нет,— Еще таинственней обманчивый ответ.

Сабина

Нет, верить мы должны, хотя бы лишь отчасти, Хотя б надежды нас терзали, как напасти. Пусть только слабый луч сошел от вышних сил, Кто не надеется — его не заслужил. Мы

сами для богов помеха роковая, Заране милость их неверьем отвергая.

Камилла

Помимо нас, увы, решают небеса, И наши жалкие бессильны голоса.

Юлия

Вас боги ввергли в страх, но сжалятся над вами. Прощайте, я пойду за новыми вестями. Не лейте слез. Когда я вас увижу вновь, Наверно, принесу и радость и любовь, И весь остаток дня пройдет под знаком мира, В приготовлениях для свадебного пира.

Сабина

Надежду я храню.

Камилла

Во мне она мертва.

Юлия

Сама призн'aешь ты, что я была права.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Сабина, Камилла.

Сабина

И от меня, сестра, прими упрек нестрогий: Не слишком ли теперь ты поддалась тревоге? А если бы твоей была судьба моя, И ты терзалась бы, как нынче мучусь я? А если б ты ждала, над самой бездной стоя, Таких же бед, как я, от рокового боя?

Камилла

Должна бы ты сама о них судить трезвей: Чужая боль не то, что боль души своей. В назначенное мне по вышнему веленью Вглядись — и твой удел предстанет легкой тенью. Лишь участь милого должна тебя смущать: Не можем братьев мы к супругу приравнять. Нас вводят в новый дом законы Гименея, И с отчим домом связь становится слабее. По-разному теперь и думаешь о них, А мужа полюбив, забудешь о родных. Но если милого отец признал как зятя — Хотя не муж, для нас не меньше он, чем братья. И их по-прежнему мы любим, и его, Но предпочесть — увы! — не в силах никого. Сабина, можешь ты, и мучась и страдая, Лишь одного хотеть, о прочем забывая, Но если вышний суд угрозы не смягчит, Мне нечего желать, и все меня страшит.

Сабина

Так рассуждать нельзя. Судьба для всех сурова: Один ведь должен пасть — и от руки другого. Хотя по-разному мы думаем о них, К супругу уходя, нельзя забыть родных. Не всё вольны стереть заветы Гименея, И мужа любим мы, о близких сожалея. Природа властвует над нами с детских лет, И кровным родичам ни в ком замены нет. И муж и родичи — душа твоя и тело. Все горести равны, достигшие предела. Но суженый, по ком ты нынче без ума,— Он для тебя лишь то, что ты творишь сама. Причуды ревности, дурное настроенье — И часто он забыт, забыт в одно мгновенье. Трудней ли разуму влеченье побороть? Но связи вечные — родная кровь и плоть. Того, что скреплено обдуманным союзом, Нельзя предпочитать родства священным узам, И если вышний суд решенья не смягчит, Мне нечего желать, и все меня страшит. А ты — тебе дано, и мучась и страдая, Лишь одного хотеть, о прочем забывая.

Камилла

Поистине, тебе не волновало кровь Пустое для тебя и чуждое — любовь. Сначала в силах мы сопротивляться страсти, Пока она своей не показала власти, Покуда наш отец, ее впустивши в дом, Не сделал дерзкого захватчика царем. Приходит — кроткая, царит же — как тиранка. Но раз твоей душе понравилась приманка, Преодолеть любовь душа уж не вольна И хочет лишь того, что повелит она. Мы крепко скованы, но сладкими цепями.