Театр французского классицизма

Корнель Пьер

Валерий

Отцу, скорбящему о тягостной потере, Царь утешенье шлет…

Старый Гораций

Не стоит продолжать, И незачем меня, Валерий, утешать. Двух сыновей война скосила слишком скоро, Но, мертвые, они не ведают позора. Когда за родину дано погибнуть им, Я рад.

Валерий

Но третий сын — кому сравниться с ним? Ведь он — замена всем, как лучший между ними.

Старый Гораций

Зачем не сгинул он, а с ним и наше имя!

Валерий

Один лишь ты грозить решаешься ему.

Старый Гораций

И покарать его мне

должно одному.

Валерий

За что? За мужество, достойное героя?

Старый Гораций

Какое мужество — бежать во время боя?

Валерий

За бегство ловкое — он славою покрыт.

Старый Гораций

Во мне еще сильней смущение и стыд. Поистине, пример, достойный удивленья: От боя уклонясь, достигнуть прославленья.

Валерий

Чего стыдишься ты, скажи мне наконец? Гордись! Ты нашего спасителя отец! Он торжество и власть принес родному граду,— Какую можешь ты еще желать награду?

Старый Гораций

Что слышу от тебя? Где торжество и власть? Под руку недругов нам суждено подпасть!

Валерий

Об их победе речь странна и неуместна. Возможно ль, что тебе еще не все известно?

Старый Гораций

Я знаю — он бежал и предал край родной.

Валерий

Он предал бы его, на том закончив бой; Но бой не кончился, и вскоре все узрели, Что бегством он сумел достичь победной цели.

Старый Гораций

Как, торжествует Рим?

Валерий

Спеши теперь узнать, Что доблестного ты не вправе осуждать. Один вступил в борьбу с тремя. Но волей рока Он — невредим, а те — изранены жестоко. Слабее всех троих, но каждого сильней, Он с честью выскользнет из роковых сетей. И вот твой сын бежит, чтоб хитрость боевая Врагов запутала, в погоне разделяя. Они спешат за ним. Кто легче ранен, тот Преследует быстрей, а слабый отстает. Настигнуть беглеца все трое рвутся страстно, Но, разделенные, не действуют согласно. А он, заметивши, что хитрость удалась, Остановился вдруг: победы близок час. Вот подбежал твой зять. Объятый возмущеньем, Что враг стоит и ждет с надменным дерзновеньем, Наносит он удар, но тщетен гордый пыл: Ему, чтоб одолеть, уже не хватит сил. Альбанцы в трепете: беда грозит их дому. На помощь первому велят спешить второму. Изнемогает он в усильях роковых, Но видит, добежав, что брата нет в живых.

Камилла

Увы!

Валерий

Едва дыша, он павшего сменяет, Но вновь Горация победа осеняет. Без силы мужество не выиграет бой: За брата не воздав, уже сражен второй. От воплей небеса дрожат над полем брани: Те — в ужасе кричат, мы — в мощном ликованье. Увидел наш герой, что близко торжество, И гордой похвальбой приветствует его: «Я братьям тех двоих уже заклал для тризны, Последний же падет на алтаре отчизны,— Свою победу Рим на этом утвердит»,— Сказал он — и уже к противнику летит. Сомнений больше нет: твой сын у самой цели. Тот, обескровленный, тащился еле-еле, На жертву, к алтарю влекомую, похож, Казалось, горло сам он подставлял под нож. И принимает смерть, почти не дав отпора. Отныне наша власть не вызывает спора.

Старый Гораций

О, милый сын! О, честь и слава наших дней, Оплот негаданный для родины своей! Достойный гражданин, достойный отпрыск рода, Краса своей страны и лучший сын народа! Хочу, обняв тебя, в объятьях задушить Ошибку, что меня успела ослепить! О, поскорее бы счастливыми слезами Омыть чело твое, венчанное богами!

Валерий

И ласкам и слезам ты скоро волю дашь: Сейчас его к тебе пришлет властитель наш. Молебствие богам и жертвоприношенье Мы завтра совершим по царскому решенью. Сегодня же за все, что благость их дала, Во храме им воздаст короткая хвала. Там царь, и с ним твой сын. Меня ж сюда послали Счастливым

вестником и вестником печали. Но мало этого для милости царя: Он сам к тебе придет, за все благодаря. Чтоб должное воздать прославленному роду, Он сам придет сказать, что за свою свободу И торжество — тебе обязана страна.

Старый Гораций

Чрезмерна эта честь — меня слепит она. Твоими я уже вознагражден словами За все, свершенное моими сыновьями.

Валерий

Так мало римский царь не чтит больших заслуг. Твой сын его венец из вражьих вырвал рук, И вот — любая честь, по мненью властелина, Бледней заслуг отца и доблестного сына. Я ухожу. Но царь узнает от меня, Что ты, достойные обычаи храня, Готов ему служить и ревностно и верно.

Старый Гораций

За это я тебе признателен безмерно.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Старый Гораций, Камилла.

Старый Гораций

Не время, дочь моя, чтоб лить потоки слез, Когда такую честь нам этот день принес. Семейные тебя да не смущают беды, Когда для всей страны они — залог победы. Ценою наших бед восторжествует Рим — Так что же? Горести свои благословим. Чрезмерно горевать о суженом не надо: Другого ты найдешь в стенах родного града. Счастливейшим себя теперь почтет любой, Сестру Горация своей назвав женой. Сабину известить я должен. Волей рока Ей нанесен удар, разящий так жестоко: Убийцы родичей возлюбленных жена, Имеет больше прав на жалобы она. Но верю, что гроза промчится без возврата, Что, разумом сильна и мужеством богата, Над сердцем даст она любви возобладать, Которой к славному не может не питать. А ты не подчинись печали недостойной И, если он придет, прими его спокойно. Пред всеми показать уже тебе пора, Что подлинно ему ты кровная сестра.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Камилла.

Камилла

О да, я покажу, я ныне всем открою, Что не должна любовь склониться пред судьбою, Пред волей тех людей неправедных и злых, Которых почитать должны мы за родных. Мою хулишь ты скорбь. Но чем упреки строже, Чем больше сердишься, они мне тем дороже. Безжалостный отец! Мой рок неумолим — И в этом скорбь моя пускай сравнится с ним. Чей рок когда-либо за день, за час единый Внезапно принимал столь разные личины? То радость исторгал, а то потоки слез, Пока последнего удара не нанес? И в чьей душе могли сменяться так тревожно Печаль — веселием, а страх — надеждой ложной? И чья была таких случайностей рабой, Таких превратностей игрушкою пустой? Оракул дал покой, а сон — грозит и мучит, Война ввергает в страх, а мир надежде учит. Готовлю брачный пир, и в этот самый миг На брата моего с мечом идет жених. Я в смертном ужасе, и все полны тревоги: Бойцы разделены, их снова сводят боги. Альбанцев ждет успех, и только он, мой друг, В моей крови еще не оскверняет рук. Иль участь родины меня страшила мало, И смерть Горация легко я принимала? И тщетно тешила надеждами себя, Что не предам своих, противника любя? Судьба меня за грех жестоко покарала: Он пал — и как, увы, об этом я узнала? Соперник милого оповещает нас,— И вот, ведя при мне мучительный рассказ, Открыто счастлив он, ласкаемый мечтою: Не счастьем родины, — о нет, — моей бедою; И, строя в грезах рай на бедствии чужом, Победу празднует над милым женихом. Но это все ничто, иное ждет Камиллу. Я ликовать должна, когда гляжу в могилу, Героя прославлять, как вся моя страна, И руку целовать, которой сражена. Жестокие мои законны сожаленья; Для них же слезы — стыд, а вздохи — преступленье: Цвети и радуйся средь самых тяжких бед — Без варварства в тебе душевной мощи нет. О, я не дочь отца, чье сердце слишком свято, И мне не быть сестрой столь доблестного брата, Моя же правда в том, что не скрываю мук, Когда бездушие — заслуга из заслуг. Надежды больше нет — чего ж теперь бояться? Пусть торжествует скорбь — ей незачем скрываться, Пусть победителя высокомерный вид Ее отважную решимость укрепит В лицо ему хулить деянье роковое И ярость распалить в прославленном герое. Вот он идет сюда. Не дрогнув перед ним, Мы прах любимого как следует почтим.