Театр тающих теней. Словами гения
Шрифт:
Но бабушка-то говорит, что им надо «сделать дело», то, что она сама «еще не готова». И так третью неделю «не готова», а сегодня вдруг готова. И получается, сегодня на «Фантомаса» он не попадает, нет бы вчера вместо этой «Войны и мира» это ее дело делать, так нет же, балы с девчоночьими соплями «люблю-не люблю» сидела смотрела. Все нормальные люди в киношку сейчас пойдут, пацаны уже бегут места в летнем кинотеатре занимать — в летнем билеты без мест, они с пацанами всегда лучшие ряды занимают, для друзей и их родных держат.
Родные здесь все важные, так мама ему перед отъездом объясняла. Что путевки достали по большому, хотя «блат» слово нехорошее, его произносить не надо. Что это правительственный санаторий, что отдыхают очень важные люди, чтобы вел себя нормально, не то ей перед людьми стыдно будет. Он, Ленька, себя прилично и ведет, а что с пирса ныряет и физкультурник на него жаловался, что во время водного поло соперников топит, так это мелочи.
— Молодой человек, не будете ли вы столь любезны предложить мне руку, — просит бабушка, и вместо «Фантомаса» они медленно — быстро бабушка ходить не умеет — бредут по прогулочным дорожкам, не погулять же она его вывела.
Добредают до дальнего утеса — они с пацанами только вчера спорили, можно ли сигануть с этого обрыва в море, не убьешься ли? Он бы и сиганул, да утес весь огражден от таких, как он, желающих, чтобы не прыгали или не сорвались. Физкультурник уже сто раз предупреждал, чтоб и не пытались — сразу из санатория отчислят и родителям на работу сообщат. Но бабушка, подобрав свою длинную юбку, через ограждения перебирается и его зовет. Бабушка точно «свой парень».
Утес весь в камнях, валуны такие разного размера. Но бабушка находит какие-то особенные, одной ей понятные, садится прямо на камни, гладит эти валуны руками:
— Антипка… Савва…
Камни как камни, что их гладить. Нет, говорит, не просто утес, это могила волчонка, который много раз людей спасал, и звали этого волчонка…
— Антип Второй. Из сказки, которую ты всегда перед сном рассказывала. Про волчонка Антипа Второго, который спасал маленьких девочек, из которых потом его тетя Оля и тетя Ира выросли. А папу не спасал, потому что папы еще не было. Помню сказки.
Обидно, вместо «Фантомаса» опять сказки слушать, он же уже не маленький.
— И хорошо, что не маленький. И нужно, что не маленький.
Бабушка валуны уже все погладила, просит подать ей руку, чтобы подняться.
— Нужна вся твоя ловкость, Ленечка.
И, вытирая испачканные каменной пылью руки кружевным платочком, продолжает, подходя к самому обрыву, почти на край. Мама бы ему близко к краю подойти не разрешила, а бабушка, даром что ей столько лет, сама на край становится и еще с обрыва вниз заглядывает.
— Видишь уступ под утесом? Нужно на него стать одной ногой, спустить еще чуть ниже вторую. Это только на вид сверху страшно, а там будет другой уступ, за который можно зацепиться рукой, а ногу еще ниже поставить, там почти ступенька, двумя ногами стоять можно.
Откуда знает?
— Так становись, назад не оглядывайся. Просовывай левую руку между двумя большими камнями и нащупывай, правый камень должен сдвигаться. Не двигается? Тогда на полшажка вправо, левой рукой держись, там куст удобный, хватайся. Стал правее. Рука на уровне твоей макушки быть должна, ты за лето вырос, но все же я тогда чуть повыше тебя нынешнего была. Просунул руку? Получается? Двигается камень? На себя его не свали, он в сторону сдвигается. Разгребай, разгребай еще, разгребай, рукой пощупай, есть что там?
— Ржавое что-то.
— Ржавое! Конечно ржавое! За столько-то лет и рядом с морем. Ржавая жестяная коробка. От детской железной дороги. За сорок пять лет не проржаветь невозможно. Камень обратно подвинь, мало ли когда еще пригодится. Про тайное место теперь ты знать будешь.
Жестяную коробку — вдруг там сокровища! Или карта сокровищ! С пацанами они все быстро найдут! — протянул наверх бабушке, сам по указанным ею уступам выбрался обратно. Надо успеть до отъезда пацанам эти уступы показать, и как он ловко над обрывом пролазит. Откуда бабушка про все ходы здесь знает?
Коробка проржавела, еле открыли. Думал, там сокровища, а там несколько цацек девчоночьих, колечки там, бусики, старая книжка, тетрадка со стишками, написанными таким старорежимным почерком, с витыми буквами, которые чуть расплылись, не все прочитать можно и какие-то рисуночки. Бабушка смотрит рисуночки на просвет в свете заходящего солнца, внизу на пляже оно уже не видно, еще до ужина за гору уходит, а с высокого утеса последние лучи еще можно поймать. Бабушка смотрит, бормочет:
— Савва, мальчик мой! Ты настоящий художник! Прости, что не понимала.
Разве мальчика могут так странно звать — Савва?! Хорошо, его не так зовут, пацаны бы засмеяли. А на просвет картины, да, клево проступают. Когда тонкие бумажки одна на другой лежат, не видно, а если к свету поднести, то проступают совсем другие картинки — волк в прыжке бросается на матроса, ветер развевает листья деревьев и листья бумаги, а между ними несколько одиноких фигур — женщина с двумя девочками и снова волк…
И это все дело? Можно обратно в корпус идти? Пофиг, все равно, скажет пацанам, что клад нашел. Ржавую коробку и здесь, и во дворе пацанам можно будет показать, приплести, что сокровища внутри были, только он по закону сдал их на пользу государства, а коробку ему оставили. Коробка древняя, вон еще с какими-то дореволюционными буквами, попробуют пацаны не поверить!
Но откуда бабушка знает, что коробка в тайнике под утесом?
На крыше (продолжение)
Братья Левка и Ленька просят, как вернемся в Москву, им эту коробку показать. К роду Елизаровых они отношения не имеют, но, говорят, им посмотреть прикольно. Мама захотела назвать их так, а Олег не возражал. Раз у моего отца не было сына и род Елизаровых по мужской линии не продлился, мама дала своим сыновьям их семейное имя, которое где-то там век назад раздвоилось на два: Лева и Леня. Хоть они и не Елизаровы, но они мои братья! Такие взрослые и крутые! Девчонки, наверное, уже сходят с ума!