Телефонист
Шрифт:
Все расходятся. Стою в уголке у стеночки. Меня ждёт сюрприз. Он давно отыскал меня глазами, направляется прямо ко мне. Улыбается. Я в ответ, только немножко напуганно, хотя это можно принять за застенчивость. Но он улыбается широко и открыто, и как-то хорошо. И мои страхи проходят. Я – дура из первых рядов? Будущая дура… Сюрприз! Он говорит:
– Ты ведь Ксения Сухова?
Теперь я выгляжу как дура настоящая. Только киваю в ответ. Он продолжает:
– Я сразу узнал тебя.
Ого. Вот это память! Виделись-то только раз. Но мне приятно. Дура будущая и дура настоящая!
– Не то чтобы у меня суперпамять на лица, – объясняет он. – Хотя твоё личико не забудешь. Просто никто другой не мог этого написать, – показывает мою записку. – Даже твой отец.
Что-то в его глазах неопределимое. Опять думаю про эту другую, тёмную часть, которая отсутствовала. Не совершила ли я ошибку?
– Папа не должен знать об этой встрече, – говорю.
Он удивлён, пожимает плечами.
– Ну… в зависимости от того, что ты собираешься мне сообщить.
– Он меня убьёт, если узнает, – объясняю, почти прошу я.
Смотрит на меня с интересом, морщится, словно немного сбит с толку, и задаёт свой вопрос:
– Как ты догадалась о пятой книге?
– Я знала, что это ещё не всё, – отвечаю, не задумываясь.
– О чём ты?
– О Телефонистах… Об обоих.
Мне удалось его удивить. Улыбается… недоверчиво или как-то странно? Снова эта мимолётная рассеянность?
– Забавно… – теперь пристально смотрит мне прямо в глаза. – Если мы думаем об одном и том же, конечно. Кофе уже пьёшь?
– Что?
– Ну не здесь же нам разговаривать? Внизу кафетерий неплохой.
– Латте, – киваю. – Папа одно время вас подозревал.
– В курсе, – усмехается, кивает в ответ.
– Я так не считаю, – быстро вставляю я.
– Вот как? Похоже, тебе известно больше нас всех. – Смеётся. Нормальная улыбка. Нет никакой отсутствующей части. Это я с перепугу накрутила. – Идём, угощу тебя латте.
Охренеть! У меня свидание с моим любимым писателем! Который, по папиному мнению, мог бы быть маньяком. Да и по логике его книг так выходит… Пытаюсь понять, что сейчас чувствую. Помимо ликования: иду рядом с ним, на нас все таращатся, и меня распирает от гордости. Прямо дура из первых рядов. Ну нет – фиг! Я здесь для другого. Что-то внутри меня вновь начинает накручивать – подростки такие неровные, нестабильные… А вдруг он и вправду маньяк?! Усмехаюсь, сейчас вот ржать начну. Это нервное.
А он говорит:
– Правда, забавно.
– Что?
– С пятой книгой, – объясняет. – Видишь ли, дело в том, что даже я о ней не знал.
Глава третья
7. Уязвимость жёстких конструкций
Сухов пристально разглядывал пробковую панель в собственном кабинете, в центре которой была пришпилена открытка с репродукцией Мунка. Вчера здесь добавилось ещё две картинки: фотография этой безумной инсталляции с резиновой женщиной и копия оставленной ему записки про две свечи. Сама записка ушла к экспертам в качестве вещдока, как и всё остальное, и следственная машинка закрутилась: отпечатки, следы ДНК, допрос этого бухарика, хозяина квартиры, пробивка по базам всех его возможных контактов… Сухов знал, что, скорее всего, там ничего не будет. Рутинный набор действий, который всегда даёт результат, в этот раз не сработает. Потому что это…
– Игра в имитацию, – чуть хрипло прошептал Сухов, слушая вполуха отчёты о проделанной работе. Всем собравшимся в его кабинете казалось, что он мысленно отсутствует.
Имитация – это главное. Он знает, как мы работаем, и ему нужно, чтобы мы занимались этой, на его взгляд, белибердой, он уводит всё в сторону и потешается сейчас над нами. Не совсем, конечно… Не найдут никаких следов, всё останется стерильным, здесь главное – информация, это он и пытается сообщить. Его игра в этом. Но чего он хочет? Чего он хочет на самом деле? Опять не совсем так: что нужно его больному уму?! О чём, может, даже не догадывается рациональная, логичная и очень дееспособная часть его рассудка? Если и будет прокол, то он здесь. В этом диссонансе. В коротких тёмных трещинках, разломах, между его мотивами, рациональной частью его желаний, ведущей безупречную игру, и той, другой. Иррациональной. Но если у нас и есть зацепочки, то они здесь. Именно она одна, иррациональная часть, и может наследить. Вот о чём твердила Ванга: общие лекала здесь не годятся. Тропарёвский в них вписывался по всем эпизодам, но осталось что-то, лежащее за рамками…
Ещё вчера вечером, когда Ксюха уснула, Сухов сел на кухне и напился в одиночестве. Он смотрел на ночь за окном и думал о Ванге. Она вот могла мыслить как преступник. Даже больше: могла погружаться в эти крохотные разломы, трещинки, где в липкой темноте плескались чудовища чужих болезней. Так это было в книгах у этого долбаного Форели? Наливая себе очередную рюмку, Сухов усмехнулся: его слова.
– Писака, – процедил он после того, как залпом опрокинул рюмку. Вот бы Ксюха оказалась удивлена, узнав, что он не просто прочитал – проштудировал все его книги. Именно потому, что подозревал. Хотя с Тропарёвским делом книжки и помогли, но Сухов искал в них этот тёмный разлом, надеясь, что в тексте он – писака (как раз потому что и вправду был неплохим писателем) – и выдаст себя. Хотя Ванга сразу заявила, что это не Форель. И взбесила всех.
– Ты ошибаешься, Сухов, – сказала она, бесцеремонно забирая книгу у него из-под носа. – Не то ты там ищешь.
– Книжку-то верни, – попросил Сухов.
– Это не он, там что-то другое. Форель мог бы им быть, но ему повезло – он стал писателем.
– О чём ты? – бросил Сухов и мысленно добавил: «О чём ты, мать твою?! И хватит умничать».
– Говорю же, там что-то другое. Совсем. И уж точно у Телефониста нет подсознательного желания быть остановленным, пойманным. Это ты всё оставь для хрестоматий. Он активен, контактирует, пусть и в одностороннем порядке, и всегда пользуется мобильниками своих жертв. Но… мы ему нужны не для того, чтобы его раскрыть. Всё другое! А вот что? Ведь мы нужны… Возможно, вопрос «для чего» – один из главных, а? – она насмешливо посмотрела на Сухова и подмигнула ему, затем указала на книгу Форели:
– Но там ты ничего не найдёшь. Или мы имеем дело с таким чудовищем, что даже я ничего не понимаю.
Даже… вот эти её вечные «даже» всех и достали. В том числе и Сухова.
Сейчас, закинувшись парой таблеток аспирина и разглядывая пробковую панель в собственном кабинете, Сухов думал, что Ванга имеет право на все эти «даже». Вздорная глупая Ванга, только лучше её нет. И она необходима ему. Как это всё связать, чтобы она не взорвала снова его слаженный коллектив? Похмелье делает нас уязвимыми, голова гудела, раскрывая в рассудке Сухова свои потайные трещинки. И сейчас он впервые подумал, что… его раздраженность Вангой могла носить и личный характер? Сухов сразу же забаррикадировался от опасной мысли. Так или иначе, вздорная и невыносимая, с мозгами то ли маньяка, то ли преступника («пограничная», как выразился о подобных людях пресловутый Форель), Ванга была ему необходима.
– Мне нужна моя следственная группа, – заявил он сегодня после утреннего доклада шефу. – Оба моих криминалиста, эксперты, мой патологоанатом, эта… Людмила не годится…
– Так-так-так… Не годится ему, – недовольно буркнул Егорыч.
– И мне нужна Ванга, – выпалил Сухов. И испуганно замолчал.
Егорыч закашлял. И повисла тишина. «Сейчас начнётся», – подумал Сухов.
– Ты в себе? – шеф снял очки, протёр их, водрузил на место. Посмотрел на бумаги в папке, уныло отвёл от папки взгляд. – Дело закрыто! Ты… под нож меня решил подставить?