Тело черное, белое, красное
Шрифт:
– …всегда одетая как простая сестра милосердия…
"О ком это они?
– Ирина прислушалась.
– Ах да, о сестре Государя, Ольге Александровне…"
– … она начинает свой день, господа, не поверите, в семь утра и часто не ложится спать всю ночь, ежели необходимость возникает перевязать прибывшую партию раненых. А солдаты, - полковник, опустошив рюмку, расстегнул верхнюю пуговицу на кителе - в комнате становилось жарко, - солдаты отказываются верить - и их можно понять!
– что сестра милосердия, перевязывающая им раны, - родная сестра Государя и дочь императора Александра третьего!
– Удивительно,
– Даже те, кто рожден был на другой земле, попадая сюда, начинают служить России, порою превращаясь почти в святых! Женщины в истории России- это нечто высокое и трагичное, непередаваемое словами!
– Он бросил самодовольный взгляд в сторону Ирины, которая поспешно отвела глаза, снова углубившись в изучение журнала.
"…Спать с негром (женщине) - трудная беременность, с мертвым негром (женщине) - счастливое известие, конец заботам…"
Ирина брезгливо поморщилась: "Спать с негром…" Приснится же кому-то такое. Она перевернула страницу.
Нашла!
"Щеки - похудевшие - семейная досада, покрасневшие (девушки)- помолвка".
Помолвка! Ее сон означает скорую помолвку?! Смешно! Она никогда не выйдет замуж! Никогда!..
– …Вот слушаешь вас, военных, - донесся до Ирины голос отца, - и думаешь: бросить, что ли, все к чертовой матери - и на фронт. Там ведь все ясно: вот - враг, вот - друг. А здесь… Да, господа, бедная, бедная Россия… Что нас ждет…
Ирина поджала губы. Нет, пожалуй, она не хочет быть мужчиной. Это скучно. Очень скучно. С утра до ночи - дела, работа, споры о судьбе страны, тщетные попытки доказать друг другу, что Россия идет абсолютно не туда, куда предназначено, необходимость при этом непременно пить горькую водку - страсть какую противную - она недавно тайком попробовала; потом - семьи, жены, с которыми тоже надо о чем-то разговаривать… А утром - снова дела, работа, споры о судьбе страны… Нет. Она точно не хочет быть мужчиной!
Сделанный вывод показался ей разумным, поэтому, облегченно вздохнув, Ирина перевернула страницу и сразу наткнулась на небольшое объявление: " Вниманию дружелюбного читателя! Открытие сокрытого. Обучение развитию психических сил человека. Большой Афанасьевский переулок, дом тридцать шесть. Квартира четыре. Ежедневно. С шести вечера. Порфирий де Туайт".
"Интересное имя,-оживилась Ирина.
– Порфирий, да еще де Туайт. Наверное…"
– Ирэн, дитя мое, - прервал ее размышления отец, - тебя совсем не слышно. Не задремала ли ты, часом, от наших разговоров? Мужские беседы - не для девичьих ушек… - многозначительно произнес он.
"Все понятно. Сейчас начнется разговор на тему "Что делать?" Ох, видно, все мы - дети Чернышевского!" - пряча улыбку, подумала Ирина. Напольные часы, подсказывая ей самой немедленный ответ на извечный вопрос, гулко пробили пять раз.
"Большой Афанасьевский, тридцать шесть - это совсем недалеко", - подумала она, отложив журнал в сторону.
– Простите, господа, я увлеклась чтением и, кажется, немного забыла о приличиях. Со мной такое иногда бывает, - обратилась она к гостям.
– Увлечение чтением или забвение приличий?
– дерзко взглянув на Ирину, ухмыльнулся уже захмелевший полковник.
– К сожалению, - проговорила она, бросив на него удивленный взгляд, - я вас должна покинуть… у меня дела… Курсы… Да-да, курсы… В шесть.
– Курсы?
– рассеянно переспросил отец, наполняя рюмки.
– Ну, иди, Ириночка, раз надо!
Попрощавшись со всеми и подарив Шаляпину взгляд, как ей казалось, из тех, что называются "обещающими", Ирина вышла из гостиной и, торопливо надев пальто, поспешила к выходу. Отражение в огромном старинном зеркале в прихожей проводило ее удивленным взглядом, но потом, словно спохватившись, бросилось вдогонку…
2
Чистопрудный бульвар встретил Ирину пестрым потоком людей. Она не стала брать извозчика и, не торопясь, направилась в сторону Арбата, с удовольствием вдыхая весенний воздух. Город, казалось, проснулся от зимней спячки. Дворники в длинных фартуках яростно мели дворы и тротуары, весело переругиваясь с извозчиками, вечно перегораживающими дорогу. Горластые подростки с огромными лотками наперебой предлагали свежие ароматные булки и калачи, папиросы и спички. На углу Лубянской площади чумазый рыжий парень, отпугивая прохожих, истошным голосом предлагал поточить "ножи-ножницы". Мальчик в строгой гимназической форме упрашивал полную даму с маленькой собачкой на руках непременно зайти в кофейню попробовать новое пирожное. Все это было привычной московской жизнью - частью жизни самой Ирины. Ей стало весело. Мимо прошла шумная группа возбужденно жестикулирующих студентов. До нее донеслись обрывки фраз:
– Террор, только революционный террор… спасение России… измена… Распутин…
Из подворотни возле аптеки вывалились два мужика с раскрасневшимися лицами, явно свидетельствовавшими о принятии спиртосодержащих лекарственных препаратов, и, обнявшись, запели: "Целовался крепко… да-а-а… с чужо-о-ой жа-аной!" Ирина на всякий случай перешла на другую сторону улицы.
Свернув с Арбата налево в переулок, она остановилась у подъезда дома с номером тридцать шесть. Из открытого окна третьего этажа раздавались звуки фортепьяно, на котором кто-то старательно пытался играть гаммы.
"Может, не ходить?" - заколебалась она, уже поднявшись по белой мраморной лестнице, покрытой ковровой дорожкой, на второй этаж и протягивая руку к звонку.
Дверь почти сразу открыл невысокий худощавый мужчина с аскетичным скуластым лицом, в красном шелковом халате, расшитом драконами, и небольшой разноцветной круглой шапочке, делающей его похожим на китайца.
– Входите, - проговорил он, пропуская Ирину вперед.
Пройдя по длинному темному коридору, она вошла в небольшую комнату с занавешенными окнами, которая освещалась колеблющимся светом нескольких свечей, и опустилась на единственный стул, стоящий посередине. Мужчина молча обошел вокруг нее и остановился напротив. Присмотревшись, Ирина отметила, что хозяин вовсе и не похож на китайца - глаза у него не раскосые, а, напротив, огромные, выразительные, черные.