Телохранитель

Лехтолайнен Леена

Гора цветов росла, некоторые из тех, кто подходил проститься, говорили между собой по-русски, но я не увидела ни одного знакомого лица. Горше всех плакала Фелиция: рыдала в голос, и я была искренне тронута. А ведь сама Анита относилась к ней просто как к придатку пылесоса.

Снова зазвучала органная музыка. Эту мелодию я вспомнила: она играла на тех самых похоронах, которые я всю жизнь безуспешно пыталась забыть. Тогда на мне были толстые белые колготки и черные лакированные ботиночки с красивыми пряжками. Бабушка сказала, что они хорошо подойдут к траурному наряду. На меня надели длинную черную юбку из мягкого материала. Когда я видела маму в последний раз живой, на ней тоже была юбка из похожего материала, только кремовая и в красных цветах. Или цветы появились после того, как отец ударил ее ножом? На бабушке

была темная густая вуаль, я хотела такую же, но взрослые сказали, что на ребенка такое не надевают. Бабушка заплела мне тугие косички с черными лентами, хотя я просила цветные, яркие. Дядя Яри считал, что не стоит одевать ребенка в траур, но бабушка не послушала его: он был ее сыном, а в таких вещах она разбиралась лучше. Мамочка лежала в гробу, и этот гроб мне представлялся космическим кораблем, который увезет ее на небо. Что-то в этом роде мне пообещал дяденька в черном костюме. У него на шее была странная салфетка, наверное, чтобы не испачкать за обедом костюм. Странно, такой взрослый человек, а не умеет есть аккуратно. Вот мне всего четыре, а я уже прекрасно управляюсь с ножом и вилкой. К алтарю вел широкий проход, мне хотелось побегать по нему, подбежать к маме, взять одну из лежащих у нее в изголовье роз и отнести бабушке. Может, она хоть тогда перестала бы так горько плакать. Вокруг было море цветов, они сладко пахли, мне казалось, сегодня праздник и все радуются, что мама попадет на небеса. Вот только папа не пришел. Дядя Яри сказал, что он совершил плохой поступок и больше я его никогда не увижу. Вот бабушка и дядя Яри поднялись, бабушка взяла меня крепко за руку и повела по длинному коридору. Я начала вырываться, не хотела, чтобы мамочку уносили, мне хотелось отправиться вместе с ней на небеса.

Я сидела на похоронах Аниты Нуутинен и рыдала, словно маленький ребенок.

16

На поминки я не пошла, а вместо этого спустилась по улице Рунеберга и зашла в ресторан, где заказала бокал крепкого темного пива. Потом еще один. Я хотела, черт побери, избавиться от этих детских воспоминаний. Наверное, вместо пивной было бы лучше отправиться в тренажерный зал или пробежать марафон. Или, например, вызвать Путина на состязание по дзюдо. Я не встретила Хелену после заседания и предполагала, что она легко может меня уволить за ненадлежащее исполнение своих обязанностей. Даже в красках представила себе визит на биржу труда, потом вообразила, что все-таки получила работу охранника в торговом центре и не торопясь прогуливаюсь вокруг магазинов и ресторанов с напарником в полунацистской форме, вывожу из кафе перебравших граждан и передаю в руки полиции. Очаровательная перспектива, нечего сказать.

Я сидела, подперев руками голову, и размышляла, заказать ли мне третье пиво или позволить себе десерт другого рода. У Давида Сталя был легкий номер телефона, но на всякий случай я сохранила его в памяти мобильника. Стояла великолепная погода, так что, расплатившись и сходив в туалет, я направилась в сторону набережной. Тогда, в четыре года, я вряд ли понимала, что такое смерть. И когда отца увели сразу после того, как забрали тело матери, я думала, что он тоже улетел на небо в космическом корабле, просто взрослые об этом не хотят рассказывать. Перед похоронами бабушку накачали сильными успокоительными, и она еще как-то держалась, но на следующий день ей стало так плохо, что ее увезли в больницу, и мы с дядей остались одни. Пару месяцев мы жили в квартире многоэтажного дома в Туусниеми, и, честно говоря, об этом времени я почти ничего не помню. А затем мы переехали в избушку посреди леса, и Хевосенперсет стал нашим домом. Дядя Яри настоял на том, чтобы поменять мне фамилию. Он не хотел, чтобы мое имя напоминало людям о страшном убийстве, и к тому же нам лучше было носить одну и ту же фамилию. При поступлении в Академию я сказала, что родители погибли в автокатастрофе, когда я была совсем маленькой. Позже я часто повторяла эту историю разным людям, Аните в том числе. А что было делать? Вряд ли признание в том, что я дочь убийцы, облегчило бы мне профессиональную карьеру.

Через кладбище я вышла к берегу. Над головой шелестела багряно-желтая листва, море так ослепительно сверкало в солнечных лучах, что пришлось надеть темные очки. Как только я присела на скамейку, ко мне

подлетела стая уток, которые тут же начали выклянчивать что-нибудь вкусненькое. Я достала шоколадный батончик с орехами и, отламывая кусочки, принялась кидать попрошайкам. Через пару минут в шумной птичьей толпе появилась белка и, ловко уворачиваясь от острых клювов, стала выискивать крошки с орешками. Лишь через двадцать минут, убедившись, что в голосе не осталось следов слез, я вытащила телефон и набрала номер Давида.

В трубке зазвучали длинные гудки, потом включился автоответчик. «Говорит Давид Сталь. К сожалению, я не могу ответить на ваш звонок. Пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала», — услышала я знакомый голос, говорящий на шведском языке. Потом то же самое по-русски и по-английски. От звука этого голоса у меня заколотилось сердце и вспотели ладони.

Мой номер на дисплее не отразится. Может, рискнуть и оставить сообщение? Я выпила всего два бокала пива, но этого, видимо, оказалось достаточно.

— Привет, Давид, это Хилья. Где ты сейчас? Позже я постараюсь набрать тебя снова, была бы рада увидеться.

Я специально начитала сообщение на финском языке. Мне не верилось, что он и в самом деле ничего не понимает. Уж мой голос и имя-то он должен узнать.

На душе было тоскливо, срочно следовало найти компанию, пообщаться с друзьями или просто знакомыми. Хелена будет занята по меньшей мере до шести, затем она планировала отправиться на телевидение и принять участие в дискуссии на тему глобального потепления. Интересно, на телевидение установлены ворота-металлоискатель?

Я сейчас не вынесла бы одиночества и сама презирала себя за это. Конечно, можно легко найти собеседника в ближайшем баре, но оно мне надо? Можно отправиться домой и поболтать с соседками-студентками, если, конечно, у них нет других планов на вечер. Или выпить чашечку кофе с бабушкой Вуотилайнен. Я бесцельно перебирала номера телефонов в записной книжке мобильника, как вдруг наткнулась на имя Моники. Мозамбик, кажется, находится в том же часовом поясе, значит, там тоже около четырех. Я набрала знакомый номер, хотя не думала, что Моника мне ответит. Так и вышло. После десятого гудка я нажала отбой, но буквально через минуту она перезвонила.

— Привет, Хилья, как дела?

— Только вернулась с похорон Аниты.

Мне пришлось на мгновение задержать дыхание, чтобы снова не разрыдаться. Ну почему Моника не здесь, а где-то далеко, за тысячи километров? Почему все близкие уходят, уезжают, пропадают, и я всегда остаюсь одна? Мама, дядя Яри, Фрида, Моника, Давид?

— И как тебе похороны?

— Да все как обычно. Но послушай, Моника, я вспомнила те, другие похороны. Когда умерла мама… Дядя Яри всегда говорил, что я должна их забыть. Когда я была маленькой, отец на моих глазах убил маму… Я всю жизнь стараюсь забыть это, а теперь вот все снова будто вчера…

— Да, что-то подобное я и подозревала. Почему ты не рассказала мне раньше?

— Не хотела. Это все давно в прошлом, это надо просто забыть!

— Послушай, приезжай сюда. Тебе пойдет на пользу ненадолго поменять обстановку.

— Не могу. Я же заключила договор с Хеленой Лехмусвуо. Хотя она, наверное, меня уволит. Я напилась сегодня посреди бела дня, чтобы избавиться от воспоминаний, а какому работодателю это понравится?

Из трубки донесся звон колоколов. Странно, обычно вечером в церковь не ходят. Или это звенят бубенчики на шеях у коров? Я и представить не могла, в каких условиях сейчас живет Моника, но подозревала, что наша старая хибара в Хевосенперсет по сравнению с ее домом в Африке была просто пятизвездочным отелем. Затем я услышала фразу, произнесенную на гортанном французском языке. Моника рассмеялась и сказала:

— Йорд считает, что я просто бездельница, если позволяю себе больше трех телефонных звонков в день. А я говорю, что финны даже в сауну ходят с телефоном, а в церкви священник перед началом богослужения просит выключить телефоны. Он не верит, что в Финляндии даже у маленьких детей есть мобильники.

— Кто такой Йорд? — В моем голосе прозвучали ревнивые нотки.

— Молодой человек, двадцати лет, которого я учу готовить. У него хороший вкус и чутье на соотношение ингредиентов. Но он не понимает ни по-фински, ни по-шведски. Здесь в ходу исключительно французский. А какие новости с расследованием убийства? Что-то выяснилось?