Темное искушение
Шрифт:
Я прикурил сигару и задумался, не изменило ли одиночество характер Милы, не притупило ли ее ненависть, не превратило ли в доброе, покорное домашнее животное. Эта мысль болью отозвалась в члене, и нетерпеливая потребность узнать, как она поведет себя, усилилась. Мне показались неприятными оба варианта, поэтому, вместо того чтобы поддаться порыву пойти и забрать ее, я решил подождать еще несколько минут.
Жестом я велел служанке, стоявшей у двери, налить мне выпить. Как всегда, эта девушка двигалась тихо, словно церковная мышь. Она даже пискнула, когда я схватил ее запястье перед
– Извините, пожалуйста, – выпалила она.
Моя хватка на ее запястье на пару сантиметров приподняла край рукава белого платья, обнажив фиолетовый синяк – причину ее дискомфорта. Я отпустил ее, и она начала вытирать пролитую водку, бормоча извинения. Девушка, чье имя я должен был знать, но не знал, приложила руку ко лбу и покачнулась, явно чувствуя головокружение. Я знал, что виной тому вспыльчивый характер ее отца – он был моим надежным охранником. Обычно я не вмешивался в семейные драмы своих мужчин, но сейчас дал Виктору молчаливую команду поговорить с ним. Хорошую прислугу трудно найти, и я не одобрял, когда с ними обращались так жестоко, что они не могли даже работать.
– Иди, – сказал я девушке. – Сегодня ты больше не нужна.
Она без слов покинула комнату.
Глаза Александра вспыхнули отвращением, вероятно, он решил, что я регулярно бью своих слуг. Я лишь приподнял бровь, забавляясь проявлением храбрости. Его приятель был в панике и в шаге от того, чтобы умолять сохранить жизнь.
Наконец Мила появилась в дверях.
Я вынул сигару изо рта, прищурившись, скользнул взглядом по ее телу и дурацкой футболке, которую дала ей Джианна и которая едва прикрывала ее задницу. Ухмыляющееся лицо Элвиса на футболке было единственным веселым лицом в комнате.
Гнев вспыхнул во мне горящим пьянящим потоком, хотя к нему примешивалось что-то еще – какое-то темное удовлетворение. Это могло быть подтверждением того, что в ней, очевидно, осталось немного огня, но скорее всего – тот факт, что позже я собирался отшлепать ее за это.
– Иди сюда, котенок.
Она немного поколебалась, прежде чем подчиниться, и, подходя, избегала моего взгляда. Я приберег для нее стул рядом с собой, но поскольку она ослушалась моего приказа одеться и даже не взглянула на меня, пока шла, я притянул ее напряженное тело к себе на колени, когда она поравнялась со мной.
Напряженная поза Милы подсказала, что эта позиция была ей крайне неудобна, но она не озвучила возражения. Игнорируя связанных и избитых мужчин с безразличием, которое противоречило биению ее пульса, Мила решила, что хочет десерт.
– Это медови?.. – Оставшаяся часть слова прозвучала вырвавшимся невольно вздохом, когда я собственнически накрыл под столом ее киску ладонью.
Она либо была самой лучшей гребаной кокеткой на планете, либо Джианна пожалела отдавать ей свое нижнее белье. К моей ладони прижалась горячая голая плоть, и член, привставший с того момента, как задница Милы пристроилась у меня на коленях, затвердел.
– Что на тебе надето? –
Она тяжело дышала, тщетно пытаясь убрать мою руку от своих бедер, но ей все же удалось поизмываться надо мной, когда она сказала очевидное:
– Футболка?
Я не мог понять, ее сарказм то ли разозлил меня, то ли завел еще сильнее.
– Почему ты не надела то, что я тебе прислал?
– Я не ношу шелк, – с жаром парировала она.
Мне стоило догадаться, что у нее будут проблемы с угнетением бедных шелкопрядов.
Я был в шаге от того, чтобы потащить ее наверх и заставить надеть то платье, но ее ответ все изменил. У нее было мягкое сердце. Я не хотел его разрушать. Я хотел получить его в свои ладони.
А прямо сейчас моя ладонь уже была занята.
Я предупреждающе сжал ее. Она втянула воздух, выгнув спину в попытке вырваться из моей хватки, но когда поняла, что ничего не добьется, сопротивляясь, замерла и впилась тупыми ногтями в мою руку.
В глазах Альберта мелькнула тень беспокойства. Мой ответный взгляд велел ему убираться подальше со своим беспокойством. Он перевел взгляд обратно на Александра, который сидел, закипая.
Когда враждебность в комнате обострилась настолько, что ее уже нельзя было игнорировать, Мила наконец заметила наших гостей. Казалось, она сосредоточилась на том, у которого было красивое лицо.
– Не слишком возбуждайся, котенок, – протянул я. – Он твой двоюродный брат.
Ее губы приоткрылись, я ослабил хватку, и теперь она более внимательно осмотрела Александра и всю сцену – от его связанных запястий до человека, сидящего рядом, и револьвера на столе.
Я погладил ее мягкое бедро большим пальцем.
– Лучшего момента для воссоединения семьи не придумаешь, тебе не кажется?
Она сглотнула и с неприкрытым отвращением к моему званому обеду ответила:
– Похороны были бы лучшим моментом, чем это.
Улыбка тронула мои губы.
– Как видите, мы все еще работаем над манерами моей зверушки.
Миле не понравилось то ли унизительное прозвище, то ли критика ее манер, потому что ее ногти впились мне в кожу почти до крови, оставив следы в виде маленьких полумесяцев. Ее волосы упали мне на лицо, вьющиеся, непокорные, источающие слабый аромат лета. Хотя обычно меня раздражали обиженные женщины, пахнущие невинностью и солнечным светом у меня на коленях, я еще не закончил.
– Ты помнишь, что я сказал твоему отцу? – спросил я ее.
Она покачала головой, не сводя взгляда с Александра. Я не мог сказать, что когда-либо держал руку между бедер женщины, пока она преданно смотрит на другого мужчину. Тот факт, что он был ее двоюродным братом, не подавил вспыхнувшего разочарования.
Прижав большой палец к ее клитору, я медленно потирал его круговыми движениями. Она пыталась игнорировать меня, но мурашки бежали по ее обнаженной коже. Едва уловимая реакция, ощущение ее мягкости и влаги… черт. Когда я продолжил движение, ее дыхание замедлилось до небольших вздохов, а на щеках появился розовый румянец. Она уткнулась лицом мне в шею и прошептала: