Темный покровитель
Шрифт:
Но этого я никак не ожидал.
Я хочу ее с яростью, которая и позорит меня, и заставляет почти сходить с ума от нужды одновременно. Я вижу все, что хочу с ней сделать, в своем воображении, как я могу превратить ее насмешки в крики за считанные мгновения, просто раздвинув ее ноги и показав ей, каково это, чувствовать мужской язык на своей сладкой киске. Я мог бы заставить ее кончать снова и снова, прежде чем наконец трахну ее, оставить ее бездыханной и задыхающейся и заставить ее извиниться за все, что она сказала, прежде чем я дам ей то, что она хочет.
Я могу заставить ее умолять меня. Я могу заставить ее забыть о том, что в ее постели когда-нибудь должен был быть другой мужчина.
Ее дерзость, ее огонь совершенно неожиданны. Этого почти достаточно, чтобы я захотел отмотать время назад и вернуть ее, потому что я вижу, как она может превратить мою жизнь в ад в ближайшие дни и недели.
Но это также заводит меня так, как я еще никогда не чувствовал.
— Ну? — Она снова усмехается. — Ты пытаешься вспомнить, как это делается? Может быть, куда он входит? Не могу представить, чтобы женщины выстраивались в очередь, чтобы лечь с тобой в постель, Сальваторе. В конце концов, ты уже далеко не в лучшей форме. Может, в юности все было иначе, но… — Она пожимает плечами и опускается на кровать, высунув язык над нижней губой и откинувшись на подушки. — Может, мне просто пойти поспать? Может быть, это не будет иметь значения, так или иначе. Ты проведешь всю ночь в раздумьях, а утром Петр придет за мной…
Я должен заткнуть тебе рот. Я должен найти другое применение твоему рту. Я должен показать тебе все, что я могу с тобой сделать, и ты забудешь все оскорбления, о которых думаешь сейчас, и не будешь метать их в меня, как ножи. Я прикусываю язык от всего, что приходит мне в голову, зная, что от ее насмешек не станет ни лучше, ни легче.
Она меня бесит. Я стискиваю зубы, втягиваю воздух, глядя на ее стройное, обнаженное тело на кровати, и тянусь к пуговицам рубашки. К тому времени, как я разденусь, говорю я себе, все будет под контролем. Я не стану отвечать на ее насмешки о том, что Петр придет ее спасти, не стану…
Я вижу, как ее глаза перебегают на мою грудь, когда моя рубашка распахивается. Я поддерживал себя в хорошей форме на протяжении многих лет, и выгляжу гораздо лучше, чем большинство сорокалетних мужчин. Я вижу, как ее взгляд скользит по моей мускулистой груди, вниз, к твердым линиям живота, ниже, где линии по обе стороны от бедер исчезают под краем пояса.
Воюющие во мне желания способны свести с ума любого мужчину. Танец соблазнения мне знаком, ритмы вожделения, вещи, которые я бы сказал ей, будь она любой другой женщиной в мире. Мой член упирается в ширинку брюк, совершенно не обращая внимания на то, что эту женщину мы не должны хотеть. Эта женщина должна была быть недоступна. Но я сделал ее своей, и теперь должен довести дело до конца. Даже если мне кажется, что в процессе я могу проклясть себя.
Я позволяю рубашке упасть на пол и вижу, как Джиа отводит взгляд, словно пытаясь притвориться, что не заметила, что я на мгновение показался ей привлекательным. Я начинаю тянуться к поясу, но останавливаюсь.
— Поторопись. — Джиа испускает вздох раздражения. — Мне скучно. — Она смотрит на меня, подперев голову одной рукой, ее тело под этим углом изысканно, как картина. — Я должна была знать, что ты не будешь достаточно мужественным, чтобы трахнуть меня, даже после того, как украл меня. В конце концов, ты ведь не настолько мужественен, чтобы выполнять свои обещания, не так ли? Зачем тебе это нужно?
Слова резкие, режущие, жалящие меня. Я дал обещание ее отцу, что буду поддерживать его решения, его наследие. Я обещал защитить его дочь, а сейчас сам себе противоречу, и теперь, чтобы защитить ее… Я должен сделать то, что немыслимо.
Но мое тело слишком сильно желает сделать то, что должно быть сделано. А мое израненное и избитое эго устало принимать ее удары.
Я перемещаюсь на кровать и хватаю ее за бедро одной широкой рукой. Джиа задыхается от испуга, и мне удается легко перевернуть ее на спину. Она смотрит на меня снизу вверх, ее глаза расширяются, когда я провожу рукой по внешней стороне ее бедра, раздвигая ее ноги, чтобы я мог встать между ними на колени.
— Что ты… — Джиа задыхается, когда я кладу вторую руку на ее колено и медленно провожу ею по внутренней стороне бедра. Ее рот слегка дрожит, когда мои пальцы скользят выше, и я чувствую, как напрягаются ее мышцы под прикосновениями, вижу, как напрягается ее живот, когда незнакомые ощущения омывают ее. — Что ты делаешь…
Она выглядит просто потрясающе, когда лежит передо мной вот так. Будь краток. Быстро, напоминаю я себе. Доставь ей достаточно удовольствия, чтобы она не пострадала от этого акта, но не затягивай его ради собственного удовольствия. Я цепляюсь за эту мысль, за идею, что то, что я сделаю дальше, будет для нее, а не для моего собственного удовлетворения. Я прекрасно знаю о своих размерах и о том, какой эффект это может произвести на девственницу. Я никогда раньше не брал женщину в постель девственницу, и для меня крайне важно не причинить Джии боль.
Это для нее, а не для меня. Я повторяю это в голове, как мантру, когда скольжу рукой к темным кудряшкам между ее бедер, цепляясь за них как за средство пройти через это. Я делаю это не ради собственного возбуждения не потому, что вид ее раздвинутых ног и груди, вздрагивающей при каждом вдохе, заставляет мой член пульсировать от мучительно приятной потребности. Я делаю это не потому, что мне хочется ощутить ее влажный жар на кончиках пальцев, узнать, какой звук она издаст, когда я впервые поглажу ее клитор.
Все это необходимо. Неизбежно. Это часть моего долга — защищать ее. Оберегать ее. Уберечь ее от беды.
— Подготавливаю тебя, — тихо пробормотал я, проводя пальцами по мягким кудряшкам, не проникая пока между ее складок. — Я не хочу причинять тебе боль, Джиа. Я хочу, чтобы ты была мокрой. Готовая для меня.
Джиа фыркает, отворачивая голову, но я вижу, как сбивается дыхание в ее горле.
— Ты не такой уж и большой, — усмехается она, но я не упускаю из виду, как ее глаза быстро перебегают на форму моего члена в брюках и снова отводятся, прежде чем она успевает подумать, что я вижу. Но я вижу все. Я наблюдаю за ней, убеждаясь, что не причиню ей вреда. Что я не напугаю ее. Что она защищена в этом, как и во всем остальном.
Я обещал, думаю я, просовывая пальцы между ее складок и впервые касаясь кончиком пальца ее клитора. Я обещал оберегать ее. Вот и все.
Но ее глаза расширяются, и она задыхается, ее бедра выгибаются, когда она впервые ощущает прикосновение мужского пальца к своему самому интимному, чувствительному месту.
И я понимаю, что обманываю себя, говоря, что не хочу этого.
7
ДЖИА