Тень дракона
Шрифт:
– Последняя.
– Не надо так трагически! – запротестовал Хорунжий.
– Последняя на сегодня.
– Давай.
Шатов потер щеку:
– У меня несколько необычная просьба…
– Давай, сыпь, – разрешил Хорунжий.
– Прошлой ночью… позапрошлой, на перекрестке Пятидесятилетия СССР и Пятидесятилетия ВЛКСМ была сбита машиной женщина.
– Так.
– Мне нужно, чтобы вдруг откуда ни возьмись появился свидетель.
– Стоп. Что значит – откуда ни возьмись? И свидетель чего?
– Свидетель того, что женщина попала под машину самостоятельно, без посторонней помощи. Поскользнулась, споткнулась, прыгнула с разбегу, но самостоятельно. Так, чтобы в радиусе ста метров от нее никого не было.
– И где я тебе найду такого свидетеля? Тем более, насколько я знаю, Дракон взял эту смерть на себя…
– А мне насрать, где ты этого свидетеля найдешь, – ровно сказал Шатов, – можешь хоть сам идти в свидетели. Но свидетель должен быть. И попасть он должен к ментам совершенно естественным путем, чтобы ничьи уши из-за него не торчали.
– И что по этому поводу скажет Дракон?
– А вот это уж станет понятно, когда появится свидетель.
– И как он, по-твоему, на это все отреагирует? Если это действительно он, то может здорово обидеться. А это чревато…
– А вам не все равно? Трупом больше – трупом меньше. Какая вам разница? Совершенно никакой. Или ты хочешь сказать, что ночи не спишь, оплакивая безвинно убиенных?
– Не поверишь, – неожиданно серьезно сказал Хорунжий, – даже винноубиенных помню. И радости мне это особой не доставляет.
– Значит, я ошибся. Ты производишь впечатление спокойного и уравновешенного человека.
– Мало ли что я произвожу? Ты вон тоже похож на гнилого интеллигента. А в морду даешь без предупреждения и…
Шатов вздрогнул. Это да. И как это Хорунжий не добавил, что в последнее время это происходит все чаще и чаще.
– Ладно, – Хорунжий встал из-за стола им потянулся. – Засиделся у вас в гостях. Время пролетело просто незаметно. Спасибо за угощение. Вика!
– Что? – отозвалась Вика.
– Спасибо за угощение!
– Пожалуйста. Ты уже уходишь?
– Да, – Хорунжий вышел в коридор, – и поэтому поводу хочу, чтобы ты вышла на лестницу и посмотрела по сторонам.
– Иду.
– Чуть не забыл, – Хорунжий вернулся на кухню, – ты сам сожжешь письмо, или мне это сделать?
– Письмо? – Шатов взял в руки бумагу. – Я сам.
– Жду.
Шатов тяжело вздохнул, подошел к печи. Перевернул лист и вдруг обнаружил приписку на обратной стороне. Тем же ровным почерком. Всего одна строчка.
Я очень просила ее о тебе позаботиться.
Слово «очень» было подчеркнуто двумя линиями.
Рука сжалась, комкая письмо. Очень просила. Вита очень просила ее позаботиться. О нем.
И эта ночь была результатом просьбы и заботы?
Шатов поднес листок к огню.
Он должен испытать чувство облегчения или сгорать от стыда? Или то унижение, которое он сейчас испытывает – единственно правильная эмоция? Позаботиться.
Горящая бумага упала в умывальник. Шатов немного подождал, пока она прогорит, и открыл кран, заливая огонь.
– Ты точно решил остаться дома? – спросил после паузы Хорунжий.
– Да. Если, конечно, Сергиевский не пришлет за мной автоматчиков. Мог я вчера простудиться? – не отводя взгляда от пепла, ответил Шатов.
– Тогда не забудь перезвонить майору, чтобы он не волновался. И об Алене тоже скажи.
– Хорошо…
– И… Женя, в следующий раз, пожалуйста, говори все, что собираешься сказать. Не нужно от меня прятаться…
– Ты о чем?
– Я о сегодняшнем разговоре.
– Я сказал все, – вода терзала пепел, разрывая его в клочья, а потом эти клочья измельчая в порошок.
– Вы, Штирлиц, сегодня были со мной не достаточно откровенны, – осуждающим тоном сказал Хорунжий.
– Ну что вы, группенфюрер, я был искренен, как на исповеди.
– На которой никогда не был. Ладно, подумай. Днем, полагаю, мы еще встретимся.
Первой из квартиры вышла Вика с мусорным ведром. Потом, не прощаясь, вышел Хорунжий.
Шатов закрыл кран.
Лучше обо всем этом не думать. Просто сосредоточиться на Драконе. И на том, что не сказал Хорунжему. Вот это нужно тщательно обдумать. Очень подробноо.
Шатов прошел в кабинет, тщательно прикрыл за собой дверь, потом вспомнил, что нужно перезвонить Сергиевскому, вернулся к телефону. Набрал номер.
Прошло минуты две, прежде чем трубку сняли, и незнакомый голос сказал:
– Да.
– Мне нужен Сергиевский.
– Он на выезде. Что-то передать? – спросил голос.
Кто это может быть? Кто-то из сержантов? Телефон стоит в кабинете.
– С кем я говорю? – спросил Шатов.
– А я с кем?
– Это Шатов.
– Это лейтенант Барановский, – голос лейтенанта даже сквозь телефонную трубку обжег холодом.
– Тогда передай майору, лейтенант Барановский, что Евгений Шатов вчера простудился и планирует этот день провести дома. Все понятно?
– Записал, – процедил Барановский.
– Молодец. Неси службу, – Шатов повесил трубку.
Ну не нравится ему этот компьютерщик. Совершенно не нравится. И даже не возникает желания эту свою неприязнь скрывать. В чем-то ты становишься похож на Диму Климова, Женя Шатов. Тот также невзлюбил тебя с первой секунды.
Ты еще ужасно удивлялся этому! Всего несколько дней назад. Дней? Шатов задумался и понял вдруг, что жизнь до второго появления Дракона стала забываться. Все, что было до беседы с Бочкаревым, до его упрямого кабинета и безумно упрямой мухи – все это подернулось дымкой. Словно память покрылась сеткой мельчайших трещинок. Более-менее явственно сквозь эти морщины проступала летняя история – Арсений Ильич, оперативно-поисковый отдел, лес, болото. Даже знакомство с Витой казалось чем-то нереальным.