Тень мачехи. Том 1
Шрифт:
Но примерно через месяц после их свидания она выследила его у дверей министерства и сообщила, что беременна. Конечно, он не поверил. Сошлись на том, что через пару месяцев сделают анализ ДНК из амниотической жидкости. А потом поговорят – если, конечно, отцовство Сергея будет доказано.
Он не верил ей до последней минуты. До того момента, как взял бланк с результатами из рук врача и прочел: «Вероятность родства 99,9%».
Вот тогда-то и пришлось сделать выбор.
Впрочем, что говорить о выборе, если судьба уже все решила за него? Иметь ребёнка от любимой женщины Волегов не мог. А так – хоть от нелюбимой, не любящей его, но способной выносить и родить. И он решился: назначил цену и огласил условия. Их отношения –
Теперь ему придется прятаться, врать, вести двойную жизнь – но ради ребёнка он мог пойти и не на такое. Если бы еще Наташка смирилась со своим положением и перестала выносить ему мозг…
Из люльки послышалось басовитое кряхтение. Сергей подошел к малышке осторожно, чтобы не испугать. Синие глазенки были распахнуты, смотрели куда-то вверх, бессмысленно, будто продолжая видеть сон. Алые губки вдруг пошевелились, беззубый ротик открылся, и Вика зевнула – широко, от души.
– Ох, как мы умеем! – Волегов развел руки в искреннем восхищении.
– Дай её мне, – он и не заметил, как к люльке подошла Наталья. – Пока не расплакалась, нужно покормить.
Она взяла ребенка на руки, поддерживая круглую головку. Лупоглазое счастье рассержено засопело, недовольно засучило ножками. Наталья села в плетеное кресло, стоявшее у окна, и, устроив дочку на сгибе локтя, выпростала из-под халата налитую, исчерченную синими венами, грудь. Тёмно-коричневый сосок мгновенно вытянулся, затвердел, выжал из себя молочную каплю. Ребёнок перестал плакать, повернул головку, будто отыскивая, принюхиваясь – и, широко раскрыв рот, едва ли не полностью втянул в себя сосок. Разрумянившиеся щечки задвигались, нос громко засопел – младенец поглощал еду с аппетитом, достойным шахтёра, вернувшегося с двенадцатичасовой смены. А когда Наталья пошевелилась, желая устроиться поудобнее, девочка недовольно сдвинула бровки и легонько стукнула ручкой по материнской груди. «Ого, да она с характером! Моя порода, такая не пропадёт», – мелькнуло в голове Сергея, и он счастливо улыбнулся.
Глава 5
Воздушная дорога в Москву была спокойной. Готовясь покинуть самолет, Сергей думал: вот ведь забавная штука эта его работа – теперь он чаще высыпался в небе, чем на земле.
Водитель ждал его на стоянке – лениво курил в открытое окно казённого BMW, чёрного и блестящего, как начищенный армейский сапог.
– Домой? – спросил он, поздоровавшись.
– Сначала в министерство. Оттуда я сам.
Водитель коротко кивнул и сосредоточился на дороге.
Сергей поглядывал на часы – запас времени есть, можно не волноваться. Но когда они подъехали к центру, беспокойство снова зашевелило в нем тараканьими усами. Машины изнывали в пробках, вынужденные сдерживать своих лошадей. Теснились, отвоёвывая сантиметры – наверное, сверху это казалось соревнованием улиток. За два квартала от нужного здания Волегов не вытерпел и вышел из авто. На встречи с такими людьми, как Слотвицкий, лучше не опаздывать. Да и проветриться не помешает – Сергею опять было жарко, он чувствовал, как шея под узким воротничком рубашки становится влажной. Не хватало ещё прийти на встречу потным, как загнанный конь.
Справа от него лежала Театральная площадь. Здесь, вспугивая голубей, гуляли подростки. Пенсионеры сидели на лавочках. А Сергей когда-то сделал предложение Анюте. Понесло же его тогда в фонтан, словно пьяного десантника! Он стоял, мокрый до нитки, держа в зубах веточку белой хризантемы – будто только что достал её из-под воды. Анюта смеялась и кричала ему: «Хватит, вылезай, мне теперь тебя сушить!», а потом прыгнула к нему, чтобы быть рядом, пусть в мокром холоде, и с риском попасть в милицию, но рядом… И он в который раз подумал:
Да, молодость… Сейчас бы он не полез очертя голову – ни на клумбу за цветами, ни в фонтан. Старый стал, неповоротливый, солидный? Может быть. Но куда из его души ушла романтика? И откуда взялся столь густопсовый цинизм? Он использовал Наташку, купив ее тело, как инкубатор. Обманывает Анюту. И считает, что это правильно. Потому что в итоге всем хорошо: ребёнок живет, Наталья при деньгах, он стал отцом, а для его жены ничего не изменилось, потому что она не знает – так что в этом плохого? Он сумел всё устроить как можно лучше, и, в общем-то, молодец.
Откуда же эта тоска, которой не было еще минуту назад?
Стоп. Если бы не способность воспринимать мир отдельно от чувств, жертвовать пешками ради большой цели, жил бы сейчас совсем по-другому, напомнил он себе. Хрен бы ему, а бизнес. Кукиш, а не пост в министерстве. И не торопился бы он сейчас на встречу, которая будет ещё одной ступенькой к Олимпу. Всё идет по большому жизненному плану. Даже лучше.
Эти мысли вернули ему решительность. Он зашагал быстрее, и в считаные минуты добрался до «утюга» на Рождественке. По министерским коридорам растеклась тишина – рабочий день был окончен. Но в приёмной Волегова горел свет. Нина Васильевна, пожилая секретарь, сидела за компьютером, обложившись папками и бумажками.
– Квартальную отчётность подбиваю, – вздохнула она в ответ на его недоуменный взгляд. И покачала головой, глядя по-матерински заботливо. – Сергей Ольгердович, какой у вас вид уставший! Кофе сделать?
– Да, пожалуйста, – тепло улыбнулся он. – Замотался я, Ниночка Васильевна. В какой стране? Который час? Утро, вечер? Всё перепуталось! Начинаю завидовать перелетным птицам: два раза в год путешествуют, и всё по собственной воле.
– А я, наоборот, сижу здесь, как наседка – о полётах лишь мечтаю, – улыбнулась секретарь.
Волегов открыл свою дверь и вошёл в кабинет, отделанный панелями из мореного дуба с тёмно-зелёными кожаными вставками. Сев за стол, нажал на кнопку пульта – и кондиционер запыхтел, нагоняя прохладу. Сергей взял кубик Рубика: эта, любимая с детства, забава всегда помогала привести голову в рабочее состояние. Повернул боковые грани.
Интерком зашипел:
– Сергей Ольгердович, к вам Игорь Игоревич Слотвицкий.
– Жду.
В дверном проёме показался представительный мужчина лет шестидесяти: низенький, весь словно состоящий из шаров. Обширное пузико, покатые плечи, круглый череп в окружности вялых волосков. Смуглое, лоснящееся, как блин, лицо лучилось дорогостоящей улыбкой – поговаривали, что собственные зубы политолога были выбиты в 90-е по приказу облапошенного им клиента. Впрочем, с тех пор многое изменилось, да так, что Слотвицкому дали прозвище Горе Горевич. Считалось – и вполне справедливо – что если он возглавил штаб политического противника, бодаться уже нет смысла, только горя хапнешь.
Коротко кивнув – будто клюнув по куриному – Слотвицкий прикрыл за собой дверь, и покатился навстречу Сергею, семеня толстыми ножками. Тот вышел из-за стола, широко улыбнулся, потряс пухлую руку:
– Игорь Игоревич, здравствуйте! Рад, рад дорогому гостю!
Нина Васильевна материализовалась рядом, бесшумно расставила на столе содержимое принесённого с собой подноса: две чашки кофе, молочник, сахарницу, и бутылочку рижского бальзама. «Зачет!» – удовлетворенно улыбнулся ей Волегов. Надо же, Слотвицкий в последний раз был у него года три назад, а секретарша всё ещё помнила, какую добавку к кофе предпочитает столь редкий гость.