Тень мачехи. Том 1
Шрифт:
– Здравствуйте, очень приятно, очень! А я-то, я-то как рад! Нечасто так встречают в министерских кабинетах, – притворно заскромничал Горе Горевич, с довольным видом поглядывая на угощение.
Когда секретарь растворилась в воздухе, заговорили на общие темы – как здоровье, как семья, дожди надоели, льют и льют, и это в январе, совсем с ума сошла небесная канцелярия… Сергей слушал, поддакивал и ждал, когда Горе Горевич сделает первый ход.
– В партии нашей досадная брешь образовалась, – пожаловался Слотвицкий. – Орлят молодых много, но что за ними?.. Пока лишь амбиции, реальных достижений нет. А грифы наши подустали, шутка ли – по тридцать лет в политике, еще с допартийных времен… Да и на своих местах они, делом заняты. Нам бы ястреба,
– Верю, Игорь Игоревич, – вздохнул Сергей. – Кадровый вопрос – самый сложный.
– Так вот, говорю я им: а Волегов? Прекрасный же кандидат! Биография идеальная, поднялся с самых низов, честный чиновник, семьянин примерный, спортсмен! Никаких скандалов в прессе, известен народу только с положительной стороны – если вообще известен. Чистый лист, так сказать, и сделанный из очень хорошей бумаги. А они мне: действительно, прекрасный человек, срочно к нам в партию! Через годик выборы в Заксобрание, и нам свой кандидат понадобится. Который всё правильно сделает, народ за собой потянет.
– Да что вы, я давний сторонник вашей партии, – поддержал игру Сергей. – Голосую сердцем, так сказать. Только есть ли смысл куда-то тянуть народ? Всегда был уверен, что депутатов назначают, а не выбирают. А выборы – что, как не театральное представление?
– Дорогой мой Сергей Ольгердович! – Слотвицкий, будто растрогавшись, приложил ладони к груди. – Как же я всё-таки рад, что не ошибся в вас! Вы же всё прекрасно понимаете, это даже удивительно, учитывая отсутствие политического опыта. Действительно, мы знаем, кого выберут. И это человек достойный, согласитесь! Но не все, к сожалению, это понимают. И лезет всякая шушера во власть, и страшно подумать, что будет, если пролезет. Так вот чтобы не пролезла, нужны мы с вами. Наша задача – показать людям, которым по какой-то причине не нравится будущий мэр, что за шушеру тоже голосовать не стоит! А можно проголосовать, к примеру, за Волегова. Прекрасный же человек!
«…И пароход», – мысленно добавил Сергей. Слушая излияния Слотвицкого, он в нужных местах показывал свою реакцию: кивал, вздыхал, разводил руками. А сам напряжённо думал. Предложение сделано, это ясно. Второго не будет. Если согласиться вступить в партию, стать техническим кандидатом и, согласно сценарию, проиграть эти выборы – его выдвинут на следующие. И уже не в качестве «технаря». Партии нужны свои люди во власти. А если учесть, что следующие выборы – в Московскую областную думу, то… Можно сорвать джекпот. Нужно соглашаться, и немедленно.
Только вот насчёт примерного семьянина Горе Горевич ошибается. Теперь это уже не так. С другой стороны, кто узнает о Вике? До выборов еще много времени, и особого интереса к его персоне никто не будет испытывать как минимум полгода.
– …не перестаёт быть важным! – продолжал вещать Слотвицкий. – Ведь партия – это своего рода кузница кадров. И, конечно, фильтр, который обязан отсеивать всякие нечистоты, представляя избирателям только достойнейших из достойных! И мы лучше миллионов избирателей понимаем, какой кандидат достоин поддержки, а какому просто необходимо обеспечить провал. Люди сами в этом не разберутся. Люди верят рекламе, обещаниям, показухе. Людей можно купить. Запудрить им мозги. Поэтому мы обязаны вмешаться. Согласны со мной, Сергей Ольгердович?
– Безусловно! – ответил Волегов. – Более того, я уверен, что смогу принести пользу, и готов много работать на посту депутата.
Он выделил последнее слово, давая Горе Горевичу понять: да, согласен, но на «технаря» – лишь сначала.
– Я рад, что мы друг друга поняли, – осклабился Горе Горевич. – Вы можете прямо сейчас заполнить анкету и заявление на вступление в сторонники. У меня все бланки с собой. А через пару недель мы вас примем в члены партии, и можно будет двигаться дальше.
Глава 6
Сергей вышел из дверей министерства довольно поздно. Заводя свой серебристый «порше», подумал: жаль, так и не выбрал время позвонить жене. Анюта, наверное, уже спит. Завернуть в ресторан, поужинать?
Нет. Он устал. И отчего-то пустота в душе… Ему безмерно захотелось домой. Хороший ужин не так важен, найдется же хоть что-то в холодильнике. Главное – увидеть жену, убедиться, что с ней всё в порядке.
Обогнув Лубянку, Волегов погнал машину по Новой площади, через весь Китай-город. Свет уличных фонарей заливал улицу жёлтым, дробился на черной корке уродливых сугробов, оплывавших на обочине. Широкое полотно дороги было бесснежным, устланным лужами – будто кто-то разбил на небе огромное зеркало и сбросил вниз его осколки. Это казалось красивым, но Волегов подумал, что на самом деле асфальт – грязный, а дорогу хорошо бы включить в план ремонта. В понедельник нужно зайти к Тищенко по этому поводу, пусть пошевелит своей задницей.
«Да, Волегов имеет вес, и в Министерстве это знают», – удовлетворённо хмыкнул Сергей и вывернул руль, объезжая еле ползущую «копейку». Так же он управлял и своей жизнью – уверенно, властно, не допуская просчётов и легко обходя тех, кто двигался в том же потоке, но был медлительнее, слабее его. А ведь каких-то двадцать лет назад лишь мечтал о том, что переедет в столицу из родного посёлка, который можно было пройти от края до края за сорок минут – если, конечно, не вляпаешься в коровью лепёху, и не свалишься в скользкую глинистую грязь, которой вместо асфальта было устлано большинство улиц.
Никто не знал тогда, что Серёга Волегов будет работать в самом сердце Москвы, и почти ежедневно проезжать через её, такую древнюю, юность. Смотреть на улицы, мощенные брусчаткой, креститься на золотые луковицы храмовых куполов, робеть перед строгой красотой старинных зданий из красного кирпича, неупокоившийся дух которых следил за ним сквозь высокие окна. А ведь это были его любимые места, очаровавшие его ещё в ту пору, когда Сергей впервые приехал в столицу… Память мгновенно наложила пожелтевший слайд на панораму зимней улицы, и Волегов увидел лето последнего года восьмидесятых: пыльную жару под странно тёмным, низким небом – полем боя, на которое сползались войска налитых злостью туч, готовящихся к грозе, как к войне.
Он вышел из поезда воскресным вечером, так уж получилось с билетами. Деваться было некуда: подать документы в Московский институт инженеров транспорта и получить место в общаге можно было только завтра. Сергей купил на вокзале карту, добрался до Китай-города на метро и пошел в политехнический музей. По дороге поглядывал с завистью на нарядных, уверенных в себе москвичей – в их число он записывал всех, кто шёл по улицам быстро, но спокойно, без интереса и ошалелости, не озираясь по сторонам, как впервые попавший в город средневековый крестьянин. И отчаянно стеснялся своей синей рубашки из дешёвого хлопка, лоснящихся на швах брюк, и особенно – старых кед. Он бы дорого дал тогда за то, чтобы показать москвичам, что он свой, равный. Хотел быть таким же, как они, сблизиться… но и скрыть кое-что хотел: мысли хищника, которого привела к ним не любовь, но жадность. Он желал обобрать этот город, подмять его – но понимал, насколько высок и остр пик его амбиций, и в глубине души боялся сам себя. Это болезненное ощущение, в котором кажущаяся недостижимость мечты срослась с маниакальной уверенностью в собственном могуществе, походило на лихорадку. И раскалывало его надвое. Он был и бедняком в старых кедах, втайне сошедшим с ума – и уверенным в себе богачом, владевшим главным: неисчерпаемой силой духа, острым умом и почти нечеловеческим чутьём. Он точно знал, что покорит Москву, и покорит навсегда. Но она в это не верила, и могла в любой момент посмеяться над ним – брезгливо и с удивлением. Только вот он знал уже тогда, что даже самая смелая мечта когда-нибудь становится реальностью, если живёт между огнём упрямства и холодом целеустремленности, в душе человека, которому некуда отступать.