Тень мачехи
Шрифт:
Красный телефонный аппарат на столе — старый, ещё дисковый — разразился грохочущим звоном. Инесса Львовна сняла трубку:
— Добрый день! Полиция, лейтенант Егоров, — представился мужчина. — Скажите, Фирзина Марина Ивановна у вас работала?
— Да, — удивленно ответила Вяземская, ощущая, как в душу заползает нехорошее предчувствие. — Но почему — работала?
— К сожалению, она погибла сегодня ночью. В ее квартире случился пожар.
— Как — погибла? — с трудом проговорила заведующая. Что же за день-то такой сегодня, будто сглазил кто!
— Примите соболезнования, — дежурно сказал лейтенант.
— Подождите! — вскинулась Вяземская, и спросила
— Там два трупа было, но оба взрослые — Фирзина и её сосед. О ребенке данных нет, — будто извиняясь, сказал полицейский.
— Спасибо. Что сообщили, — уныло выдавила Инесса Львовна. Дышать стало тяжело, будто это она была во всем виновата. — А подскажите, Татьяна Евгеньевна Демидова у вас содержится? Мне сказали, что она арестована. Но мне кажется, это ошибка! Татьяна не способна…
— Извините, я не могу обсуждать такие вещи, — голос лейтенанта стал сухим, отстранённым. — Это вам к следователю. Приходите в отделение, вас направят, к кому нужно.
Вяло поблагодарив, заведующая положила трубку. И замерла, уставившись перед собой. Фирзина мертва, мальчик пропал, Таня за решеткой… И всё в один день, будто ад разверзся.
Превозмогая накатившую слабость, Инесса тяжело поднялась: надо сказать сотрудникам о смерти Марины, венок заказать, организовать сбор денег… А еще — ей нужно просто поговорить, хоть с кем-то. Разделить эту ношу, невозможно же так!… И прийти в себя, чтобы, наконец, начать хоть что-то делать.
Нетвердо ступая, она вышла из кабинета, и чуть не налетела на Костромину — та на всех парах неслась по коридору, но при виде Вяземской остановилась, как вкопанная.
— Яна Леонидовна, как хорошо, что вы здесь, зайдите ко мне, пожалуйста! — почти взмолилась Инесса, взяв Яну под руку и заводя в свой кабинет. — Вы же дружите с Демидовой, вы знаете точно, что с ней случилось? Она до сих пор в полиции? Как чувствует себя?
— Да там какая-то чушь, Инесса Львовна! — гневно всплеснула руками Яна. — Вы представляете, Фирзина эта чиканутая, чтоб ей пусто было! Написала заяву на Таньку, будто та ее ребенка украла и держит у себя. А ничего, что она сама мальца в Танин дом привезла? Мы с Купченко и Тамарой свидетели, были в это время у Тани в гостях, помолвку праздновали! А Фирзина позвонила, попросила, чтобы он у нее пожил! Мы с Витькой в полицию утром ездили, как узнали, требовали Таню отпустить — но куда там! Наши полицаи ведь хватают всех подряд, не разобравшись, вот теперь ждем адвоката — он едет уже. Не понимаю, зачем Фирзина это сотворила, кто ей фотографии дал…
— Фирзина умерла, — сказала Вяземская, и Яна замолчала, осекшись — только округлила черные глаза, испуганно приоткрыв рот. — Мне только что из полиции звонили. В ее квартире пожар случился… Подождите, вы сказали, фотографии? Какие?
— Павлик, сын ее, нашел в квартире фотографии, на которых Таня в отделе опеки. Она туда ходила документы оформлять, хотела взять приемного ребенка…
— Так Павлик нашелся? — пораженно застыла Вяземская.
— Он у вас в отделении, Инесса Львовна! Фирзина с сожителем передрались, мальчишка в окно выскочил — как был, без обуви и куртки. Бегал по снегу, ночью, один! Как только жив остался… Тамаре дозвонился, она его на промзоновской дороге нашла! Переохлаждение у него, обморожение ступней второй степени, Тамара с Витькой его сюда положили, сейчас вот в палате сидят… А я ездила, таксиста этого искала, который Фирзину с сыном к Тане привёз. Он сейчас внизу, в машине, ждёт. И Танин адвокат уже к городу подъезжает, так что мы все сейчас в полицию. Вы же отпустите Купченко с дежурства?
— Конечно, Яна! Господи, кошмар какой… — Вяземская потёрла виски и схватила Яну за руку. — Только пожалуйста, держите меня в курсе! Я подежурю, и за Павликом присмотрю, вы езжайте… Только позвоните мне, пожалуйста, как что-то решится!
____________________
* крапивное семя — чиновники
*клиника — клинические проявления (здесь)
17
— Мы обыскали ваш дом. Как вы объясните нахождение в нем детских вещей: одежды, игрушек, учебных принадлежностей? Ведь у вас нет своих детей, — голос следователя был высоким, почти женским, и очень не подходил к его мощной фигуре, широким плечам и обветренному горбоносому лицу. Он сидел на старом деревянном стуле с выцветшей красной обивкой. На желтой поверхности стола лежала папка из черного кожзама, а рядом стопка серой волокнистой бумаги, на которой полицейский записывал ее показания. Больше в кабинете ничего не было — если не считать круглой лампы на потолке, такой же, как у Тани в камере.
— Я же вам говорю: это вещи Паши Фирзина, его мать попросила, чтобы он некоторое время пожил у меня! — стараясь сохранять спокойствие, объяснила Демидова. Они битый час ходили по кругу: он спрашивал, она повторяла одно и тоже.
— То есть вы признаете, что целенаправленно создавали условия для проживания мальчика в вашем доме? — спросил следователь, выводя на бумаге очередную строчку, напоминающую забор.
— Да, создавала! — взорвалась Татьяна. — А если бы я этого не делала, ребенку просто не во что было бы переодеться, нечем занять свободное время, и домашние задания он делать бы не смог!
Следователь перевернул лист и, не глядя на Таню, задал очередной вопрос:
— Как долго вы планировали держать у себя ребенка?
— Да Господи Боже мой, я ничего не планировала! — едва не заплакала она. Ее начало трясти — то ли от холода, проникающего в кабинет через приоткрытую форточку, то ли от того, что в каждом вопросе следователя — равнодушного, как ледяная глыба — чудился подвох. И эти вопросы, так похожие друг на друга, выматывали — а он будто ждал, что она начнет путаться в показаниях, совершит ошибку. Будто цель была не разобраться, а посадить, во что бы то ни стало.
— Послушайте, я вас прошу, вызовите Фирзину! — взмолилась Татьяна. — Устройте нам очную ставку, что ли! Вы сразу поймете, что она меня оговорила — только вот зачем, ума не приложу! Я ведь её семье помогала, покупала вещи Павлику, занималась с ним!
— И привязались настолько, что решили — с вами ему будет лучше? — хмыкнул следователь. Таня замолчала, соображая, не наговорила ли лишнего. Поджимала губы, останавливая готовые сорваться с них слова. И вдруг поняла, что дико устала: доказывать, бояться, подбирать правильные выражения… Так устала, что уже нет ни слёз, ни злости.
— Знаете, я больше ничего вам не скажу, — решительно заявила она. — Мне нужен адвокат, и мой муж скоро его привезет. Без него, я чувствую, на меня всех собак повесят.
— То есть сотрудничать со следствием вы не хотите?
— Если бы следствие было объективным, вы бы отпустили меня еще вчера! — в сердцах сказала она. Хотела добавить, что это так называемое следствие даже не озадачилось поиском свидетелей, а ведь адреса и телефоны Яны и Купченко она назвала, когда ее допрашивали после задержания. Но железная дверь кабинета открылась, и возникший на пороге полицейский сказал: